Яков Ершов - Журавли над школой

— Ты помнишь Миколу Даниленко? — спросил Петр. Спросил просто так, чтобы прервать затянувшееся молчание, и вовсе не надеясь на то, что Володя ответит на его вопрос утвердительно.

— Это какого ж Миколу? — переспросил Володя. — Рыболова, что ль? Который дневал и ночевал на Тетереве?

Петр улыбнулся. Ну да, рыболова. Как же он упустил эту столь разительную примету? А Володя вот не забыл об этой Колиной страсти. Хотя и не друг ему и живет за тридевять земель.

— Встречались с ним на Тетереве, — как бы поясняя, откуда он знает про Даниленково увлечение, сказал Володя.

— А-а! — протянул Петр, все еще поглощенный своими мыслями.

Да, Володя прав. Днями и ночами пропадал Коля на реке. Соорудил плот и отправился на нем в путешествие по тетеревским лиманам. И особой страстью его была рыбалка. Он почему-то любил ходить на реку один, и Петр Зайченко с Василием Кириленко, появляясь ранним утром на берегу, частенько заставали там Колю с полной связкой добротных окуней. Сняв поставленные на ночь переметы, Петр с Васей уже отправлялись в деревню, а Коля все сидел с удочкой, слегка склонившись к воде, и зорко наблюдал за подпрыгивавшим на легкой волне поплавком. Домой он не спешил. Мачеха не бывала с ним ласкова.

Вспомнив теперь об этом, Петр со щемящей тоской ощутил, как часто бывал он по-мальчишески невнимателен и несправедлив к Коле. Сколько раз в эти тяжелые два года фашистской оккупации хлопец выручал Петра из беды! А он второпях даже не всегда и благодарил его, словно жалел доброго слова. Конечно, тогда было не до нежностей. Но как-то странно получается в жизни: пока друг с тобой рядом, ты как что-то само собой разумеющееся принимаешь его услуги, бываешь даже грубоватым с ним за его назойливую заботливость. И только когда его не станет, по-настоящему оцениваешь, какой же это был незаменимый товарищ и насколько невосполнима потеря, понесенная в связи с его гибелью. И только тогда находятся нежные, добрые слова. Но тот, кому они предназначены, уже не узнает о них. И от этого горько и больно на душе. Как будто упустил, забыл сделать что-то очень важное, решающее, и теперь это ни восполнить, ни поправить нельзя. Такого бессилия перед обстоятельствами жизни Петр не ощущал даже в самом жестоком бою.

От этих тяжких дум оторвал его Володя, которому наскучило ехать молчком.

— Ты куда идешь-то? — спросил он.

— К Тетереву, — машинально ответил Петр. — Хочу взглянуть на те места, где мы с ребятами тайком от фашистов через реку переправлялись.

— Ну, тогда до встречи, — распрощался Володя. — Я левее возьму. — И он стеганул прутом по крупу лошади.

Под ногами давно уже шуршал желтый, промытый текучей водой песок, а Петр все шел и шел, в такт своим мыслям то ускоряя, то замедляя шаг. О том, как схватили Колю Даниленко, рассказала ему сегодня утром мать. И хотя до этого были у него не менее горькие потери, хотя погибли в фашистских тюрьмах его лучшие друзья — Вася Кириленко и Вася Прокопенко, эта новая утрата больно ранила его сердце. Может быть, потому, что он узнал о ней уже после освобождения родного села, когда казалось, что лишения, связанные с фашистской оккупацией, уже позади, и когда он утвердился в мысли, что кто-то из его друзей все-таки уцелел. А оказалось, что враг не пощадил никого. Правда, не раз слышал он от партизан, что где-то действует его мимолетная знакомая радистка Нина, где-то все время стучал в эфире Дятел, но где она, попробуй разыщи. С того дня как отправил ее Петр со связным, встретиться им не довелось. В отряде он бывал редко. Все больше по селам в разведку ходил. А вскоре и вовсе в другой отряд попал.

Петр остановился у самой воды, позволив легкой волне лизнуть побуревший в походах ботинок. Да, вот оно, то место, где, измученного, обессиленного, усадил его Коля в лодчонку и увез через Тетерев из-под самого носа полицаев.

И еще был день, когда гитлеровцы обложили их хату, в которой оставалась одна мать. Тогда именно Коля Даниленко, встретив Петра на берегу Тетерева, предупредил.

— Домой не ходи.

— А что там? — с тревогой спросил Петр.

— С утра каратели нагрянули. Обыск идет.

Петр резко отстранил с дороги Николая:

— Пусти!

— Они тебя ищут.

— Все равно пусти. У меня граната есть. Как шугану — всех разметет.

— Что ты! — остановил его Даниленко. — Их там пропасть. Я с чердака наблюдал: дом со всех сторон обложили. И не подойдешь.

— Мамку забрать могут! — взмолился Петр. — Пусти. Не прощу себе, если мать не выручу.

Они стояли лицом к лицу, возбужденные, с горящими глазами, и Николай все так же решительно преграждал путь Петру.

— Ничем ты сейчас матери не поможешь, — убежденно говорил он. — Если ничего не найдут, может, еще и оставят ее в покое.

И чем дольше говорил Николай, тем все больше охладевал Петр, уходила его горячность, уступая место здравому смыслу. И, думая теперь об этой встрече, Петр понимал, что Даниленко тогда второй раз спас его от неминуемой гибели. И как же так случилось, Микола, что на твоем последнем пути не повстречалось такого же надежного товарища, как же никто не предупредил тебя о грозящей опасности, когда ты делал эти последние шаги навстречу смерти?

Теперь уже было точно установлено, что выследил Колю полицай. Он же привел карателей по его следам и устроил в камышах засаду. Ранним утром, когда солнце едва позолотило зеркальную гладь реки, Коля возвращался в село. Он вез в своей верткой лодочке партизанского связного, которому предстояло совершить потом нелегкий путь в Иванков. Еще до войны не раз пересекали мальчишки Тетерев на утренней заре. Что за прелесть плыть в такой ранний час по реке, когда все вокруг еще охвачено ночной дремой и только неугомонный ветерок начинает слегка рябить играющую всеми цветами радуги ленту реки да тихо шуршать в камышах! Но слишком опасен был в то утро рейс, чтобы можно было отвлечься и следить за неповторимыми красками природы. Низко пригнувшись, Коля слегка перебирал веслами, чуть касаясь ими воды и почти не оставляя за собой следа. Но все его предосторожности были напрасны. За ним с жадным любопытством и нетерпением наблюдали десятки глаз. И в тот момент, когда лодка легонько ткнулась в отлогий песчаный берег и Коля с облегчением положил весла, считая, что самый опасный участок пути уже позади, на них уставились черные дула автоматов.

— Руки вверх!

Коля упал на сырой, холодный песок, а партизан, откинувшись резко назад, бросился в реку, надеясь преодолеть ее вплавь. Но слишком близким было расстояние до бойца и слишком часто ложились фашистские пули вокруг него, чтобы можно было рассчитывать на спасение. Лишь один раз голова партизана показалась над водой.

Колю грубо схватили и, ругаясь, поволокли в село. Его провели по улицам, избитого и окровавленного, а потом на машине отправили в Иванков. Оттуда он уже не вернулся.