Франтишек Гечко - Святая тьма

— Зять, а зять! — вдруг сказал он. — А ведь та чешская песенка, что играли ваши музыканты, запрещена…

— Не может быть! — испугался старый Кламо.

Вильма уронила кусок моркови.

— А у нас в казарме ее и младшие офицеры поют! — вставил Винцент.

— А у нас в школе за нее тройку по поведению ставят! — отрезал Тонько.

Тут уж Вильма не выдержала:

— Сдается мне, что кто-то сегодня пришел из больницы, а завтра угодит прямо в тюрьму.

Воцарилась тревожная тишина. И вдруг за полуоткрытой дверью раздался тоненький голосок Анульки Иванчиковой:

— У-а! У-a! У-а!

Цецилия Иванчикова бросила ложку. Вильма Кламова, забыв обо всем, вскочила с места. Обе женщины кинулись в комнату.

Приоткрыв дверь в комнату молодых, Вильма процедила сквозь зубы:

— В который раз тебе говорю: ты должна туда пойти!

— А я не пойду! — заупрямилась Цилька. Ей совсем не хотелось уходить из дому, им с мужем было так хорошо после долгой разлуки.

— Женщины уже собираются в спортивном зале. Ты — учительница и не можешь оставаться дома. Наша председательница сожрет тебя!

— Что же вы сами не пошли? Ведь вы были рядом.

Вильма побагровела.

— Мне нечего заботиться о том, что обо мне подумают господа, а тебе надо смотреть в оба, чтобы не остаться без места. Вот переведут тебя куда-нибудь в Зламану Льготу — что ты там с малым дитем будешь делать? Не видишь разве, что кой у кого не все дома?

— Этот кое-кто, конечно, я? — улыбнулся Ян.

Цилька испуганно оглянулась на мать, боясь, что сейчас разразится скандал.

Но Вильма не удостоила зятя ответом.

— Схоластика Клчованицкая с меня в костеле дважды обещание брала, что я обязательно тебя туда пришлю, — продолжала она, обращаясь к дочери. — И сунула мне приглашение. Вот, погляди-ка!

Цилька стала неохотно собираться, поминутно поглядывая на мужа и пожимая плечами, — он должен понять, что она не виновата.

Ян пробежал глазами приглашение и поморщился. Но неожиданно лицо его прояснилось.

— Я тоже пойду с тобой, — предложил он жене.

— Но ведь там соберутся одни женщины! Что ты будешь там делать?

— То же, что и ты: сидеть и тихонько слушать.

Такие слова пришлись теще по вкусу.

— Пускай идет, — заявила она решительно, — может, ума наберется.

Пока Цецилия в темном углу надевала выходное платье, Ян еще раз прочитал приглашение. Листок был отпечатан в типографии с час назад: краска еще не просохла, буквы расползались. Ян читал с расстановкой, слово за словом, тихо, чтобы не разбудить Анульку, но достаточно внятно, чтобы теща в кухне могла слышать каждое слово. В голосе его звучала насмешка. И он достиг своего: старуха всунула ногу между дверными створками и не трогалась с места, пока зять не закончил чтение.

Приглашение было следующего содержания:

Внимание! Католические женщины! Внимание! Католические женщины! Внимание! Католические женщины!

Все на собрание Ассоциации католических женщин, которое состоится в Дубниках сегодня, 19 июня 1941 года, в городском спортивном зале!

Программа:

1. Председательница, сестра Схоластика Клчованицкая: "Католические женщины, сплотите ряды!" Приветственное слово.

2. Его преподобие пап патер, профессор Теофил Страшифтак: "Кино, театр, литература — рассадник общественной безнравственности". Размышления.

3. Его преподобие пан каноник, доктор теологии и философии Карол Корнхубер, духовный руководитель Ассоциации католических женщин Словакии: "Многодетная словацкая семья — опора нравственности и государства". Основная лекция.

Предупреждение. Католическая женщина, ты обязана присутствовать на этом собрании! Бог и народ требуют этого от тебя! Ты получишь наставления, наберешься новых моральных сил, станешь неуязвимой для дьявольских козней!!! Докажи, что ты умеешь трудиться и приносить жертвы во имя святого дела!!!

Отделение Ассоциации католических женщин,

Д у б н и к и.

Когда Ян дочитал приглашение, Вильма снова вошла и комнату. Она села на стул возле коляски, посмотрела на спящую внучку, — лицо ее было удивительно добрым, приветливым и милым, словно она смотрела на спящего ангела. Такого лица Ян еще никогда не видел у своей тещи. У него даже сердце сжалось. Анулькина бабушка обратилась к дочери, и в голосе ее звучала такая кротость, что Ян поразился.

— Ты кормила ее? — спросила Вильма.

— Да, полчаса назад.

— Значит, у тебя есть три часа времени.

Молодые супруги вышли во двор.

— К Анулькиной бабушке я претензий не имею, — сказал Ян жене.

— Ах, Янко! Ты должен радоваться, что Анулькина бабушка не предъявляет претензий к тебе… Если бы ты только знал, как она эти два месяца из себя выходила, чего только не собиралась тебе наговорить! А теперь, когда ты вернулся, она и слова не сказала…

"Это она еще сделает, и не один раз", — подумал он, но ничего не успел ответить: на улице раздался мальчишечий крик. Ян быстро открыл калитку и увидел, что с Костельной улицы с истошными воплями вылетели трое ого прошлогодних учеников с камнями в руках.

"Держи его! Бей!" — кричали мальчишки. Двое из них — первоклассники Винцек Кнехт и Лойзик Светкович — были в скаутских шапках с синими бомбошками и кистями. На третьем, что был повыше и поплечистей, красовалась фуражка "гитлерюгенд". Это был Францек Пайпах; он сидел в пятом классе два года и основательно помучил своей тупостью Яна Иванчика. Вся эта троица гналась за Рудко Лохмайером, который едва переводил дух.

— Что тут происходит? Прекратите сейчас же! — закричал Иванчик.

Винцек и Лойзко остановились перед учителем, бросили камни и пристыженные помчались обратно на Костельную. Но юный гитлеровец, даже не взглянув на Иванчика, швырнул в Рудко камень. Сын зубного техника словно подкошенный упал на тротуар, схватился за ногу и громко заплакал.

Цецилия Кламова, которая находилась с Пайпахами в отдаленном родстве, решила, что сумеет усовестить нахального мальчишку:

— Подожди, Францек, вот я расскажу твоей учительнице, пани Чечевичковой, какой у нее ученик!

— Да говорите! — усмехнулся Францек. Одним глазом он следил за палкой учителя, а другим — с удовлетворением наблюдал за Лохмайером, извивающимся от боли. Ему не терпелось подступить к Рудко поближе и дать ему еще хорошего пинка.

— Пани учительница Ева фон Тшетшевитшка за такой героический поступок немедленно поставит Францеку Пайпаху пятерку по поведению! — громко объяснил Ян жене сущность новой немецкой морали. Он нагнулся к Рудко: нога посинела и отекла. Но мальчик не дал до нее дотронуться; с трудом поднявшись, он заковылял домой, на Линдавскую улицу. Цецилия с болью смотрела, как он хромает.