Франтишек Гечко - Святая тьма

Потом прославленный духовный пастырь принялся за супружескую любовь. Супруги-католики каждую минуту, днем и ночью, провозгласил он, находятся одной ногой в раю, а другой — в пекле! О самых интимных вещах, о которых в женском обществе говорят лишь шепотом, он разглагольствовал так громогласно и ядрено, словно был не духовной особой, а опытным врачом, читающим курс гинекологии акушеркам. Покрасневший Ян Иванчик чувствовал себя мальчишкой, застигнутым за рассматриванием грязных картинок. "Как жаль, — со злостью подумал он, — что такому специалисту в вопросах сожительства католичек и католиков церковь запретила именно то, что велел господь бог: плодиться и размножаться".

Теперь этот католико-фашистский "кошкуренок" уже не понижал голоса. Он беспощадпо клеймил безнравственную женщину, которая хотя и льнет к мужу, но детей иметь не хочет, и кричал громким, властным голосом, словно провозглашал с амвона новейшую церковную догму:

— Но еще отвратительней безнравственной женщины женщина, занимающаяся политикой! Сам Адольф Гитлер сказал, что круг интересов немецкой женщины должен ограничиваться тремя К: Kuche, Kinder, Kirche [11] Кухня, дети, церковь ( нем. ). ! И словацкой женщине тоже достаточно кухни, детей и костела.

"А кто же будет обрабатывать виноградники?" — спросил его мысленно Иванчик, с огорчением глядя, как зачарованно слушают женщины этого святошу. Когда Схоластика Клчованицкая захлопала в ладоши, к ней энергично присоединились все остальные.

Из исторической части речи каноника дубничанки узнали то, что они затвердили почти наизусть, читая газеты и слушая радио:

— Мы, словаки, должны вознаградить себя за то, чего были лишены во времена мрачного прошлого. Сотни тысяч наших соотечественников вынуждены были из-за евреев уехать в Америку. Сотни тысяч словаков денационализировали мадьяры, сотни тысяч так изуродовали чехи в нравственном отношении, что наши люди повсеместно не желают иметь детей!

Несмотря на весь пыл святого оратора, Ян видел, что дубничанки никак не могли рассердиться ни на безбожников-чехов, ни на шовинистов-мадьяр, ни на торгашей-евреев. Однако когда каноник сообщил, что святая Екатерина Сиенская была рождена в числе двадцати четырех детей в страхе божьем, женщины принялись подталкивать друг друга и шушукаться. Под Вероникой Амзлеровой даже заскрипел стул — так резко она повернулась к соседке.

— Эта пани Сиенская варила детям картошку не иначе, как в бельевом баке! — пробасила толстуха.

Ян Иванчик никогда бы не подумал, что владелице ларька было столь свойственно чувство юмора. Кстати сказать, в Дубниках большие семьи вовсе не были редкостью: в каждом доме бегало, как правило, шесть ребятишек. А среди бедняков габанов нашлись и такие, где было восемь, десять и даже двенадцать детей… Но двадцать четыре? Уму непостижимо!

Наконец прозвучал заключительный аккорд. Разъяренный каноник трубным басом, словно он собирался дать дубничанкам отпущение грехов и назначить спасительное покаяние, проревел:

— Отец небесный и народ словацкий приказывают вам, словацкие католички, рожать! Рожать! Рожать!

— Аминь! — вырвалось у Яна Иванчика, которому показалось, будто на него плеснули кипятком. Он на мгновение забыл, где находится… Женщины оборачивались, а строгий патер Теофил Страшифтак погрозил учителю пальцем.

Пока Схоластика Клчованицкая сидела на сцепе, над столом торчала только ее голова. Но вот она поднялась, и над столом словно возникла корзина с бурьяном. Председательница с воодушевлением провозгласила, что "святые слова его преподобия найдут в Дубниках благодатную почву".

Женщины аплодировали и поднимались со стульев. Только теперь Ян увидел, сколько их набилось в этот зал. Ему даже стало страшновато — ведь он был здесь единственный мужчина, если не считать двух священников. Пока правоверные католички пели гимн, Ян с некоторым злорадством размышлял о том, во что превратятся несчастные Дубники, если все эти женщины станут жить в соответствии со "святыми словами" каноника Корнхубера.

Каждой из них, даже монашке в белом чепце, аист ежегодно будет приносить младенца… В Дубинках за год народится триста-четыреста детей, три-четыре тысячи за десять лет, шесть-восемь — за двадцать!.. А у Цецилии Иванчиковой, кроме Анульки, будет двадцать детей — то есть всего на три меньше, чем у мамаши святой Екатерины Сиенской!.. Больше Ян ничего придумать не успел, потому что гимн допели и около него уже стояла Цилька.

— Ведь ты обещал, что будешь слушать тихонько, — зашептала она, — а сам выкрикнул "аминь"… Пан патер тебе даже пальцем погрозил, ты видел? Мне было так совестно…

— Ничего не поделаешь, дорогая, пан каноник заразил меня своим энтузиазмом.

— Ну что мне с тобой, грешником, делать? — смягчилась Цилька.

— А ты не знаешь? Любить! — Ян нежно сжал руку жены.

Со склонов холмов, оттуда, где раскинулись виноградники, тихий ветерок доносил аромат цветущей лозы и, взметая невидимыми крыльями, развеивал его по дубницким улицам. Был чудесный летний вечер.

Городской полицейский, он же глашатай, Шимон Кнехт в новом мундире гардистского младшего сержанта стоял с барабаном на животе у холерного столба с изображением святой Троицы. Он был еще не так пьян, как ему полагалось по воскресеньям и праздникам, и сравнительно твердо держался на ногах. Чтобы привлечь внимание женщин, выходивших из спортивного зала, он изо всех сил забил в барабан и пропитым голосом матерого полицейского принялся выкрикивать:

— Уважаемая публика как мужского, так и женского пола! Из Братиславы приехали поэты, которые пишут книжки, во главе со своим шефом-председателем!.. Приехали Аугустин Холкович, Роберт Оковиткович, Ян Доминикович и с ними еще то ли пять, то ли шесть человек. В восемь вечера в кинотеатре "Гардист" будет такое, чего в Дубниках еще не бывало… А кто имеет дома книги этих поэтов, пускай принесут их для подписи, а у кого таких книжек нет, те смогут послушать хорошие стишки просто так!.. А пан директор средней школы приглашает всех учеников! А пан правительственный комиссар города требует, чтобы граждане активно участвовали… Вот и все! На страж!

Супруги Иванчиковы остановились на широкой каменной лестнице перед входом в спортивный зал и выслушали сообщение о прибытии поэтов.

— Уж туда-то я ни ногой! — заявил Ян.

— Почему? — огорчилась Цилька.

Она и сама писала стихи. Каллиграфическим почерком переписывала их в большую тетрадь и все не могла решиться послать в какой-нибудь литературный журнал или в воскресное приложение к газете. Сколько лет мечтала Цилька увидеть и послушать настоящих живых поэтов — и вдруг муж не хочет идти! Она стала просить его так нежно, как только могла: