Франтишек Гечко - Святая тьма

— Дело было так. Господь бог был парень холостой, неженатый, и никто о нем, бедняге, не заботился. Комната его была так захламлена, что просто беда. За миллион лет, а для него это, как для нас год, пыли на полу накопилось с палец толщиной. Не нравилось это богу. В один прекрасный день он сказал себе: "Что же это, век, что ли, мне жить в таком свинюшнике? Мне, господу богу! Ну нет!" Взял он метлу и принялся выметать мусор. Забирался метлой под кровать, под стол, под лавку и даже запечку. Да женской сноровки ему не хватало — забыл господь бог побрызгать пол водой. И пыль поднялась, разлетелась тучей, ничего вокруг не видно: ни вздохнуть богу, ни охнуть! Выбежал он на свежий воздух и зажег солнышко, чтоб посветлее было. А когда вернулся обратно в свою комнату, солнышко уже вовсю светило в окошко, и пыль в его лучах трепетала, переливалась и блестела так красиво, что он решил оставить ее себе на память. Так с тех пор оно и есть… Кто не верит, пусть выйдет из дому и своими глазами увидит, что говорю я сущую правду!

После этих слов все дети Иванчиковы выскакивали во двор поглядеть на небо. И если в это время не шел дождь и было ясно, они действительно видели небо, усеянное сверкающей пылью.

Ян Иванчик вспоминал отцовскую сказку каждый раз, когда в ясном ночном небе особенно ярко сияли звезды. Но сейчас, когда он, прихрамывая, ковылял Поличковым переулком к шинку Иноцента Бизмайера, небеса его абсолютно не интересовали. Он ни разу не поднял голову и даже шапку надвинул пониже на глаза, хотя небо и вправду было сплошь покрыто огненной звездной пылью!

Если б он шел с женой, то наверняка попросил бы ее: "Посмотри, пожалуйста, наверх! Я расскажу тебе сказку о том, как господь бог сотворил звезды". Так повторялось уже раз пять. И всегда это было прекрасно и ласкало сердце…

А теперь, когда Цильку утащили эти поэты, все вокруг казалось отвратительным. Вытащили ее из кино, словно какую-нибудь… Пока эти господа читали стихи о любви, об уважении к женщине, они были нежны и деликатны, но стоило живой женщине приблизиться к ним, как они грубо схватили ее и облапили, как солдаты… Ян с ужасом представлял себе, как поэты сжимают Цилькины локотки, обнимают ее за талию, пытаются поцеловать ее под виноградной аркой у входа в погребок и удивляются, почему она такая недотрога: ведь она уже замужем и так любит поэзию… Эх, если б не больная нога, помчался бы он сейчас вверх по улице, перемахнул через ворота управы, проник под виноградную арку, разбил лампочку и, дождавшись в темноте этих подлецов, дал бы одному по морде, другому по башке и освободил свою Цильку!

Где-то за воротами залаяла собака. Со зла учитель засунул палку в забор и довел пса до истерики.

Это его немного отвлекло. Ян уже отворил дверь шинка и собирался войти, когда оттуда вывалился главный городской нотариус Гейза Конипасек. Он так небрежно оттолкнул учителя, будто перед ним был не человек, а предмет, который стоит на дороге.

— Очень красиво! — воскликнул учитель. — Я открываю дверь и хочу войти, а меня грубо отталкивают!

Лесничий Имрих Тейфалуши был более вежлив.

— Входите, входите, пан Иванчик, — посторонился он.

Городской врач — д-р Бела — Войтех — Адалберт Елачиш — Елачич — Елахих тоже засуетился.

— Извольте, пан учитель.

Но главный городской нотариус недовольно заворчал:

— Что вы там носитесь с этим коммунистом! Пошли! Поэты уже, наверное, спускаются в погребок!

Уступив вежливо дорогу лесничему и врачу, Ян снова направился к дверям и столкнулся с господином, одетым во все черное. Но этот не оттолкнул его и не прошел мимо с гордым видом. Схватив учителя в объятия, он крепко расцеловал его и крикнул вслед ушедшим:

— Послушайте, знатные господа! Учтите, что у капеллана Мартина Губая нет желания следовать с вами в ваш городской погребок! Он встретил своего пациента, а на ваших поэтов ему, извините… К сожалению, не могу сказать более ясно… — Видно было, что молодой священник уже здорово выпил. — Прочь с дороги! — крикнул он посетителям шинка, хотя все сидели за столами. — Не видите, кто пришел? Вы что, ослепли, что ли? Внимание! Отец небесный лишь сотворил этого человека, а я — я воскресил его из мертвых!

— Я очень вам благодарен, пан капеллан!

— Черта с два… Погляди лучше на этих кооператоров, — он мотнул головой в сторону стола, где сидели деятели местного продовольственного объединения. — Они сегодня как раз обмывают доход от зернодробилки, — и он втиснул учителя за стол.

Над одним концом стола возвышался огромный и широкоплечий директор мужской начальной школы Михал Лужак, один из главных кооператоров, а напротив него торчал маленький и толстый мясник Штефан Герготт тоже кооператор не из последних.

— Этого бездельника, — ткнул капеллан пальцем в мясника, — я выволок полчаса назад из трактира Имриха Каро, потому что не мог видеть, как он мешает мужикам играть в шнопсер.

На лице пьяного мясника было разлито благодушие. Глазки глядели сыто и довольно. Он поднял рюмку и, не в силах встать на ноги, с чувством воскликнул:

— Да здравствует наш учитель Ян Иванчик!

Какие-то молодые люди, которые тянули вино на дворе, под ветвями орехового дерева, хором проскандировали:

— Смерть па-ла-чам И-ван-чи-ка!

Директор школы протянул учителю руку.

— Привет, Янко!.. Вернулся наконец… Мы уж совсем с ног сбились — то тебя надо было замещать, то твою жену… Ее третьеклассники за семь недель совсем одурели, а твои пятиклассники, пока ты отсутствовал, окончательно сбесились… Но теперь, слава богу, в понедельник ты приступаешь к работе.

— Начну, если до утра меня черт не возьмет.

— Держитесь около меня, и никакой черт вам будет не страшен, — подбодрил учителя капеллан.

— А почему он должен вас взять? — постучал рюмкой о бутылку председатель продовольственного объединения Франтишек Чунчик.

— Вы свое уже отмучились, — посочувствовал учителю стрелочник Ян Ванджура.

— Да еще дважды! — добавил ломовой извозчик Лукаш Шенкирик.

Механик Блажей Мего только зевнул — ему нечего было добавить.

— Но чешскую песню все же играть не следовало, не стоит дразнить народ, когда он идет из храма божия, — заявил директор школы. — Сыграли бы "Гей, парни из-под Татр", и тебя оставили бы в покое.

— И нас с тобой, — докончил капеллан за директора.

— Да, свое я уже отмучился, — холодно ответил учитель. — Но с паном директором ничего бы не случилось, если б он объяснил инспектору, что у моей жены был декретный отпуск!.. Только… Пан директор Лужак и не пикнул, чтоб остаться в глазах инспектора чистеньким, а учительница Иванчикова при аттестации получила тройку. Это хорошо, пан директор?

— Нехорошо, — провозгласил капеллан.