Евгений Белянкин - Танец любви

Пока Димка звонил по телефону, появилась Люба Котова — верткая, смешливая. Увидев ее, Разин почувствовал, как заныл зуб — только бы не лезла! Тем временем в зале разгорелся спор о женщинах в армии. Ребята рассматривали в газете фотографию американской летчицы, командира эскадрильи военных вертолетов.

— А что, — не удивился подошедший Дима, — Глеб прав: у нас в войну был целый полк ночных бомбардировщиков…

— В войну — это в войну, а я хочу сейчас! — И Маша топнула своей аккуратной ножкой.

— Пошлите меня в летчицы, — засмеялся Глеб, усаживаясь рядом. — Поручи это Разину, Димка устроит. — И добавил: — Женщины составляют двенадцать процентов вооруженных сил США…

— Это дискриминация наших девушек, — твердо сказала Люба, — я протестую.

— Напишем в правительство, там, ей-богу, поймут.

Вошедший Саня Вербицкий чуть не подавился куском колбасы.

— Девчонки-кадеты, в соседней роте… Вот была бы карусель!

На этот раз Димке у Вербицких показалось скучновато. Люба не лезла, словно забыла о последнем вечере в подъезде, все больше поглядывая на Дениса Парамонова, которого, пожалуй, Димка взял зря. Маша была увлечена Глебом, а когда она увлечена Глебом, это Димка знал, она словно и не замечала его… Разин слонялся по квартире, не зная, чем заняться.

— Плюнь, старик, на них, — понимающе заметил Саня, — они все такие. Я сегодня, наверно, обожрусь. Предков все равно нет, давай хоть чай пить…

И Димка на кухне пил чай, рассеянно слушая Санькину болтовню.

— Ты, Димон, Глеба всерьез не принимай. Моя сестра — ветер. Уж ее-то я знаю с тех пор, как она пешком под стол ходила. Через месяц у нее будет новое увлечение. Поверь мне. У тебя трояка нет? Сбегаем за пивом.

Димка подумал, порылся в кармане и достал три рубля.

— Вот тебе двадцать копеек сдачи, а трешник пустим по назначению.

Саня Вербицкий ушел за пивом, а суворовцы, несмотря на девчонок, трепались о своем: о Сером — не иначе, как что-то задумал подлое; о местных металлистах — скуки ради с гитарой трутся в подъездах. Их заводил — Калача, Идиота и Фаната — знали многие. Так, прыщеватая серость, одни амбиции и самолюбие. Конечно, кадеты значительнее и выше на голову. Конечно, кадеты…

Пришел Саня с пивом и потребовал у Любы и Регины показать руку: «генетические отпечатки» — новое оружие сыщиков.

— Благодаря генетике в скором времени преступникам станет труднее скрывать следы своих деяний…

Регина вспыхнула и покраснела, отстранив руку.

— Регина, не надо, — милостиво сказал Саня, — тебе это не грозит. Я же знаю, что ты пользуешься презервативами.

— Дурак.

— А между прочим, у Димы тетя работает в аптеке.

Пили пиво, хохотали и проклинали ротного за то, что он вчера заставил все записные книжки и альбомы сдать курсовому. Обычно все записные книжки и альбомы начинаются так: «Всем покинувшим отчий дом. Всем услышавшим на рассвете: «Рота! 45 секунд. Подъем!», я посвящаю строки эти! Кто жизни кадетской не ведал, кирзовых сапог не носил, пусть сразу блокнот закрывает, кадету я все посвятил…»

— Вы скоро начнете там писать матом, — заявил Шестопал. — Да ладно уж, на выпуске вернем. Так, майор Серов?!

Суворовцы не тужили, зная, что заведут новые.

Пиво было прохладное, освежающее. Димка понемногу разошелся и рассказал анекдот про поручика Ржевского. Он уже сам стал примазываться то к Любе, то к Регине: пусть Машка не думает о себе много. Коза!

И все же вечер был испорчен. Он пошел на кухню и из коридора вдруг увидел в открытой ванне Глеба и Машу. Прижав Машу сильной грудью, Глеб поцеловал ее. Маша отпрянула, увидев глуповатого Диму, и густо покраснела. Разин быстро прошмыгнул на кухню, задев ногой табурет и уронив его. Он уперся животом в стол и чуть не заплакал, с трудом переводя дыхание…

Конечно, кадетам не хватало Анфисы. Озорная Анфиса уже стояла в дверях собственной персоной.

— Девочки, какого я пацана закадрила… Вот он, Игорь Верютин!

На Димку налетело буйство. Было какое-то соперничество. Он ни в чем не хотел уступить Глебу. Ну и пусть целуется! И она пусть… Он сыпал анекдотами, крутился с девчонками, даже взялся показать им карате… Вызывал смех и удовольствие! Никто не видел раньше Димку таким. И он неожиданно всем понравился, а Саня Вербицкий всячески подхлестывал вошедшего в раж Димку, хлопал в ладоши и ломающимся голосом кричал на всю квартиру:

— Скромность — признак ума, когда других признаков нет!

Если в армии уже накалялась обстановка из-за «дедовства», то в суворовском этот вирус, временами давая о себе знать, не был столь болезненным. Со старшим курсом особого общения не было; разве что встретит «старшой» на плацу: «Эй ты, салабон, почему ветерана не приветствуешь?»

Смутившись, «младшой» пожимал плечами, не зная, что ответить. На этом обычно дело и кончалось. А поскольку у суворовцев были «внешние враги» — местные рокеры и металлисты, то между старшими и младшими было какое-то единение, поддержка: кадета трогать нельзя.

Со старшей ротой складывались неплохие отношения; кто-то ходил к ним, кто-то вместе занимался спортом или общественной работой. Да и старшие имели знакомых на младшем курсе.

Но с некоторых пор со старшей ротой стали нарастать трения. Даже непонятно, с чего это началось. Видимо, вирус «дедовщины» проник и в среду старшеклассников. И вот однажды они заявили о новом порядке: теперь кто-нибудь из младших, по очереди, зычно выкрикивал в коридоре (старшая рота жила напротив) количество дней, оставшихся до выпуска…

Старшим этого показалось маловато, и они уже намеревались использовать младших и в других делах…

Если выкрикивать дни младшим еще самим нравилось, в этом они видели какую-то романтику и тягу к новым традициям, то в «других делах» они узрели унижение.

Обстановку неожиданно разрядил Макар Лоза. Здоровенный бугай, будучи дневальным, совсем забыл о своей дополнительной обязанности. Старшие, не услышав на ночь обычной «колыбельной» и сколько же им дней осталось до выпуска, вошли в раж и тут же решили наказать провинившихся…

Макар Лоза виновато встретил пришельцев: он совсем не собирался нарушать возникшую традицию. Но был он с душой гордой и обид не прощал… После дерзких слов и наскоков, он легко подхватил первого же обидчика и, подняв его над собой, дал ему возможность немного повисеть в воздухе, а затем, не раздумывая, со словами: «Падла, на своих», — бросил Максима в окно. Хорошо еще, что окно было закрыто и рама выдержала. А то лететь бы Максиму с третьего этажа…

Старшая рота ворвалась со снятыми ремнями, надеясь проучить «салабонов». Но не тут-то было. Младшие не оказались простачками. Чего стоил один Макар Лоза, способный ударом свалить с ног! Да и Пашка Скобелев, и Парамоновы, и Тигранян — все были весьма способны помериться силами. И старшие под таким напором отступили. Младшие «качки» легко взяли верх и заявили: