Евгений Белянкин - Танец любви

— Небось, сивуха, — съязвил Рубль.

— Сам ты сивуха, понюхай!

— Да, коньячок… армянский?

— Тяни. А это тебе шоколадку на закуску.

— Шоколадка — это хорошо. А то вот есть такая побасенка… Однажды произошло крушение. Машиниста исключили из партии — пахло! Он подал в ЦК на апелляцию. Тогда этими делами, кажется, заворачивал Шверник. Когда Шверник узнал, что машиниста не подменили в положенный час, а оставили на вторую смену, да еще голодного, он возмутился и спросил: «Что пил-то? Небось, сивуху». — «Шаром покати в магазине, кроме коньяка ничего…» — «А закуска?» — «Какое там, хлеб черный!» — «Помилуй, да кто ж коньяк хлебом заедает — лимончиком!..» И восстановил в партии, найдя отсутствие лимончика объективной причиной. Вот какие штуки! Ну, как твой батя, шевелится?

— Батя под сапогом мамаши. А мамаша — дура, — грубо ответил Серый.

— Ну, а генерал Цыганков, как он-то?

— Дешевка! Говорит, подожди, сначала надо Шестопала переместить куда-то… А куда? К нему претензий в училище нет…

— Может, стоит подождать?

— Чего ждать-то, Карп Захарович! Еще подождем, так меня не только на роту, на взвод не поставят. Видишь, ситуация у меня какая! Здесь надо одно — силой столкнуть Шестопала…

— Скорее подтолкнуть. Ведь у нас в училище олухи, разве они могут увидеть настоящего, растущего человека!

— Система проста, не нами заведенная. Кто-то должен надавить. Сильно, без дураков и компромиссов. А до этого надо подумать, как подмочить репутацию Шестопала — он же дурак, деревня…

— Ну ладно, закругляемся. Еще по одной — и пошли. А коньячок классный… — Рублев опрокинул последний стаканчик.

Они ушли, а ребята, ушам своим не веря, никак не могли прийти в себя.

— Ты слыхал, Димон, кто у нас командиром роты будет? Серый! Ведь у него папа, небось, в полковниках ходит.

— Да уж, блат выше Кремля.

— Ты извини, а мне сейчас не до музыки. Все Наши пацаны должны знать, каков наш взводный. Ты не откажешься, не сдрейфишь?

Третья рота приза не получила. Не то расстроило известие о Сером, которое быстро распространилось, не то в других ротах больше оказалось талантов. Но после отбоя, как только дневальный громогласно объявил о «хорошей погоде», суворовцы тут же собрались у койки Мишки Горлова, заставив его и Димку повторить в деталях то, что они видели и слышали.

— Пацаны, мы кто — кадеты или не кадеты? — Речь держал Мишка Горлов. — Неужели мы эту подлость оставим просто так? Я предлагаю избрать делегацию в политотдел. Лично к полковнику Игнатову. Я и Димка — раз. Кого еще? Только не малодушных и не трусливых. Пойдем завтра с утра, пока не разъехались на каникулы.

После новогоднего КВН суворовцы разъехались по домам. Как всегда казалось, что каникулы будут короткие и неспокойные. А получалось — длинные и даже скучноватые. Димка Разин Новый год встречал с родителями. Среди взрослых и собаки, тоскливо смотревшей ему в глаза, было одиноко. Не хватало Маши и, пожалуй, даже Глеба с Саней. Хвалебные речи в его адрес не радовали, как раньше. И напрасно гости восхищались формой и его возмужавшим видом…

Раза два набирал междугородку, Маши не было — на новогоднем балу. Не было на заставе и Глеба — уехал по турпутевке. Надо же, счастливчик! С обидой сказал об этом матери.

— Да что ты, миленький, да мы на тебя еще не нагляделись!

Раза два отец, приходя с работы, кивал головой.

— Ну что, пойдем по старинке, прошвырнемся?

Димка брал собаку, и они шли по безлюдной аллее.

— Что грустишь, Димон? У нас плохо или что в училище не так?

Неожиданно для себя Димка рассказал о командире взвода.

— Вот оно что. Ситуация… — удивленно и с горечью заметил отец. — Не в хорошую историю влопался, сынок. Ну что поделаешь, значит, судьба. А от судьбы, как говорят, никуда не денешься.

Так и шли дни. Отсыпался, отъедался, совершенно не зная куда себя деть. Ходил в кино и даже бегал на каток. Бывшие одноклассники удивлялись: зазнался ты, Димка, куда нам — суворовец!

Однажды мать позвала к телефону:

— Это тебя, Дима, какой-то Глеб.

Бросив книгу, с радости опрокинув стул, побежал в переднюю.

— Глеб, ты где? Я так по тебе соскучился!

— Старик, я ходил в горы. Когда выезжаешь в училище?

— Завтра. Поездом.

— Хорошо, дружище. Я лечу самолетом.

На каникулах Глеб Сухомлинов встретил того самого солдата Федора.

— Ну как, старик? — обрадовался служивый.

— Ничего, — не подав руки, холодно сказал Глеб. — Раньше я был о тебе лучшего мнения.

Виноватая улыбка поползла по лицу Федора.

— Да ладно, кадет, пошутить нельзя?

— Дурная голова ногам покоя не дает, — усмехнулся Глеб и круто отвернулся.

Как он потом узнал, Федор ездил в отпуск по семейным обстоятельствам.

Ну вот — так всегда. Где, как не в училище, треп кадета. Три дня подряд шла мюнхгаузенщина. Девчонок мусолили в разных вариантах. Их было много. Они падали штабелями. А если поднимались, то лишь только для того, чтобы снова упасть…

Авантюрным историям не было конца — их ловко придумывали прямо в поезде: не возвращаться же с пустыми руками!

Но суровая ротная жизнь напоминала о себе. Каникулы постепенно выветрились — и все возвращалось на круги своя. Марш-бросок с полной выкладкой окончательно привел в чувство. Генерал, встречая на плацу, деловито заметил:

— Мы — люди военные, мы не можем расслабляться. Правильно я говорю, товарищи суворовцы?

На следующий день после марш-броска Горлова и Разина вызвали в политотдел. Они как-то неловко, съежившись, сидели на стульях, а подполковник Воробьев ходил по кабинету и долго, как думал Димка, «пудрил» мозги. Он не выгораживал майора Серова, но и не поддерживал суворовцев. Сказав еще несколько слов о том, что суворовцы в училище офицеров не выбирают, подошел к столу, взял бумагу и попросил их написать, что они к майору Серову никаких претензий не имеют.

Ребята стояли молча, упрямые и неуступчивые.

— Ну-ну, чего стоите, пишите, что мы…

— Товарищ подполковник, мы имеем претензии к майору Серову, — твердо сказал Мишка Горлов. — Он для нас не командир. Так думает весь наш взвод.

Подполковник Воробьев вдруг взорвался. Лицо его задергалось и пошло красными пятнами.

— Суворовец Горлов, вы много на себя берете.

— Я только выразил настроение взвода.

— Распустились, распоясались… Низкая дисциплина! Вы забыли, что находитесь в армии!

— Я помню, где я, товарищ подполковник, — в суворовском.

— Значит, вы отказываетесь?

— Да. И расскажу взводу, товарищ подполковник. Чтобы знали все, как вы давите.

Глаза Воробьева как-то потухли, он даже сник, видимо, боролся с собой.

— Идите, — сказал он весьма мирно, — и подумайте хорошенько. Но суворовцу не к лицу заниматься склоками.