Евгений Белянкин - Танец любви

Взвод настороженно ждал возвращения Горлова и Разина из политотдела и встретил их еще на лестнице.

— Ну как?

— Буза.

Майора Серова в роте не было — не показывался с утра. Но зато появился Рублев. Собрав ребят в классе, преподаватель физики неторопливо и дипломатично повел разговор о Серове, о том, что он еще молод, бывает, когда и заносит его на повороте. Тем не менее он-де много сделал для второго взвода, потому негоже смотреть на майора так негативно. Офицер он энергичный, деловой. Второму взводу надо бы своего курсового сберечь — сберечь для себя же.

Рублев говорил долго и обстоятельно, не обращая внимания на выкрики из класса. Закончил он поучением — мол, не по-суворовски доносить на своего офицера-наставника…

Кто-то крикнул:

— А вы теперь что, будете ставить двойки?

— Если заслужите, — отшутился Рублев и, словно уловив ниточку, доверительно и серьезно сказал: — Давайте вместе защитим хорошего офицера.

— Это Серов-то хороший?!

Во взводе поднялись разноголосица и шум. Рублев быстро вышел из класса и столкнулся со старшим вице-сержантом Муравьевым.

— И все же, Антон, я тебя прошу… Они подрывают и твой авторитет.

Муравьев вспотел, но упорно молчал. По физике у него было пять, и он чувствовал себя в глупом положении.

Рублев медленно спустился по лестнице.

Неожиданно потеплело. Ударило солнце, с крыш и окон потекла капель. Возле входа в казарму стояли два офицера, Серов и капитан Доброхотов, командир первого взвода. Покуривая, они неторопливо поговаривали об изменчивости погоды: вот ждали зиму, а получили весну… Майор Серов держался независимо, даже с некоторым деланым высокомерием. Хотя все знали, что командир роты с ним не разговаривал. Говорят, что майор Шестопал, когда курсовой зашел в канцелярию, негодующе встал и, подойдя к Серову, в упор жестко спросил:

— Скажи пожалуйста, это правда?

Майор Серов не смутился, лишь на сухом, продолговатом лице его повлажнели глаза.

— Пацаны ударили ножом в спину, Силантий Иванович. Эта дешевка Горлов…

— Майор Серов, как вы можете так говорить о детях?

— Могу. Они совершили подлость по отношению к своему командиру.

Майор Шестопал молча сел за свой стол и занялся своими делами.

…Доброхотов бросил сигарету в урну и пошел в главный корпус, а майор Серов продолжал курить… И вдруг — чего Серый никак не ожидал — сверху, может, с третьего, а может, и со второго этажа кто-то выплеснул из ведра густые помои, да так удачно, что окатил майора с головы до ног.

Майор ошалел. Он неловко покрутил головой, выругался и, бросив сигарету и дрожа как в лихорадке, стал быстро подниматься наверх. Конечно, это многие видели, в том числе майор Доброхотов и подполковник Воробьев, который, словно нарочно, находился на плацу. Но никто из них не заметил, с какого именно этажа выплеснули… По крайней мере, это было окно не третьей роты, а старшей, выпускной…

Подполковник Воробьев понимал: эта выходка ставила офицера в глупое положение перед всеми. Конечно, это ЧП, и наказуемо оно вплоть до исключения из училища… Но разве, по совести, Серов этого не заслужил? Он помнил случай, когда в его курсантской жизни было подобное: тогда офицер вынужден был уйти из училища. Воробьеву стало неприятно, словно обидели лично его, и он сам решил разобраться в случившемся. Каково же было его изумление, когда он узнал, что третья рота на занятиях, а в старшей растерявшийся дневальный с невинным лицом убеждал, что ничего не знает…

— Так что же, в училище появились невидимки? А может быть, НЛО? — Подполковник вызвал майора Шестопала. — Майор, это же безобразие!

Шестопал неопределенно пожал плечами и, глянув исподлобья, тихо сказал:

— Петр Максимович, как видите, я здесь ни при чем.

— Но поймите же, это война! Они объявили ему войну. Что из этого выйдет, майор Шестопал, я не знаю. По крайней мере, нам эту вольницу укоротят.

Во взводе было веселое настроение.

Обсуждали, кто такая Казанова. Выяснилось, не «она», а «он». И песня «Наутилуса Помпилиуса» о похождениях авантюриста XVIII века была для ребят загадкой.

Преподаватель истории Лукин, неизменный Лука-мудрец, с хитрой миной поведал о Казанове: был в тюрьме и бежал, исколесил Европу — аббатом и солдатом, антрепренером и дипломатом, шпионом и алхимиком… Ловкий пройдоха, проложил дорогу ко дворам европейских монархов, сделав смыслом жизни наслаждение…

Суворовцы, раскрыв рты, слушали и балдели.

— Вот это вкусил! И без всякого блата! — с горящими глазами выпалил Пашка Скобелев.

— Так он же авантюрист! — сказал наивно Тарас Парамонов.

Класс грохнул от смеха. Лука подождал, пока утихомирятся.

— Ну что же, мышлением вы обладаете, — сказал он спокойно, и закрыл классный журнал, что означало — урок закончен.

Дежурный по классу подал команду, и все встали. Вошел командир роты Шестопал и веско приказал:

— Муравьев, постройте взвод в коридоре.

Суворовцы, недоумевая, строились. Подравнялись, прозвучала команда «Смирно», и только тут суворовцы заметили майора Лошкарева. Вадим Вацлавович стоял немного в сторонке с некоторым ожиданием и улыбался большими, добрыми глазами.

— Пока вашим командиром взвода будет майор Лошкарев.

Все поняли, что наконец-то Серый проиграл.

Майор Лошкарев — афганец. Внешность у него самая обыкновенная, даже ординарная: худощав, с короткими рыжеватыми волосами, разве усы-щеточки еще как-то выделяли его. Да и в глазах никакого задора — так, серые, кошачьи, с зеленоватым оттенком, не говорящие о сильном темпераменте. Он не злился, не горячился и не вспыхивал, как другие, даже речь его была как-то заторможена и вяла; возможно, результат контузии, а может, просто черта характера.

Должно быть, своим спокойствием он и понравился взводу. Что же, человек обстрелянный — знает что к чему. Недаром Димка Разин вот уже второй день возле него вьется.

— Разин, чего ты меня как девушка обхаживаешь? Если что надо, так скажи прямо.

Димка даже смутился, но быстро овладел собой.

— Товарищ майор, а вот непосредственно в боях вы были?

Кто-то из ребят объяснил:

— Разин у нас здесь «афганец», товарищ майор.

Майор Лошкарев вяло взглянул на настырного суворовца.

— В боях? Кто же в Афгане не бывал в боях.

— Расскажите, товарищ майор. Хоть один эпизод из вашей жизни.

Лошкарев, словно раздумывая, посмотрел на часы, затем на Димку своими серыми, неприметными глазами и грустновато сказал:

— Ну что ж, про душманов, так про душманов. Значит, была операция, совместная — наших и афганских войск. Душманы сбили вертолет. Летчикам удалось его посадить в предгорье, на неконтролируемой нами территории. Получили приказ: срочно выйти на поиск. Вот мы и вышли — трое офицеров и двадцать два солдата. Вертолет нашли, но бешеный огонь пулеметов заставил залечь. Душманы боеприпасов не жалели — они дома, а вот мы попусту не тратили, били только наверняка. Вскоре стало ясно, что силы-то наши неравны, да уже и потеряли кое-кого… Да… Душманы, они такие — в горах, как кошки, заберутся черт знает куда и давай поливать пулеметными очередями. Может быть, я там и душу оставил бы. Повезло. Был солдат, Андрюха, непослушный такой, вечно что-нибудь придумает. По возвращении хотел даже его наказать. А тут случай… В жизни всегда случай что-нибудь да значит. Не успел я сообразить, как Андрюха накрыл меня своим телом. Пули его так и прошили, намертво… А я, как видишь, — остался. «Духов» мы выбили, но пуля все же меня настигла… правда, отлежался в госпитале и снова на ноги.