Евгений Белянкин - Танец любви

— А правда, что вы теперь названый сын?

— Правда, — сказал майор Лошкарев. — Ну все, Разин, или еще не удовлетворился?

— Никак не могу понять, почему, товарищ майор, били, били «духов», а выбить не могли. Неужто так сложно воевать в горах?

— Было бы просто, Разин, никто бы тебя в суворовском не учил.

Димка поднял понятливые глаза на майора и ничего не сказал. Но был задумчив, словно перед ним открылось такое, о чем он раньше не знал и, возможно, не догадывался. На самоподготовке он подсел к Глебу.

— Знаешь, Глеб, душманы — что, фанаты? Смертники, подобно камикадзе…

— Нет, огурцы в огороде.

Разин немного обиделся. Он же с чистой душой! Отвернулся от Глеба и сидел, глуповато уставившись в классную доску.

— Разин, чего мух ловишь, у тебя нет уроков? — грубовато выпалил замкомвзвода.

Димка со вздохом открыл тетрадь и вместо решения задачек крупно написал:

«Я не панк,

Я не хиппи

И не хеви-металлист…»

И не подобрав нужную рифму, вдруг попросился выйти из класса, объяснив просто — заболел живот. В пустом коридоре была вольница. Постоял, размял руки и сказал себе: «Кто-то совершает подвиги. Кого-то судьба обнадеживает… А кого-то… Интересно, камикадзе — смертники или герои? А Глеб — болван… Почему бывают минуты, когда он мне так противен?..»

Димка покрутился, повертелся — было скучновато одному — и спустился вниз, где и столкнулся с капитаном Бабанским.

— Чего болтаешься в часы самоподготовки? — простецки спросил капитан.

— Живот болит, товарищ капитан. Сижу — невмоготу, а вот хожу, вроде терпимо.

Бабанский недоверчиво взглянул на Диму.

— Вот возьми бесалол — хорошо помогает… Прямо здесь глотай, да сразу две таблетки.

Разин испуганно вытаращил глаза — сразу две?

— Да глотай, это трава. Зато полегчает.

Делать было нечего, и Димка вместе с совестью проглотил и эти ненужные таблетки. Может быть, капитан нарочно, чтобы не врал?

— Слушай, Разин, ну хоть сейчас-то утихомирились?

— Сейчас, наверно, да.

— Так и я думаю: пошуровали, да и хватит. Пора заняться делом. Вот у меня билеты на камерный оркестр. Моцарт. Поедете?

— Моцарт, конечно, товарищ капитан, хорошо, а вот камерный… — Димка сделал гримасу. — Нельзя ли его заменить на какой-нибудь там ансамбль?

— Так это же Моцарт, Вольфганг Амадей.

Димка смущенно кашлянул.

— Так я знаю — ми-бемоль-мажор, си-бемоль-мажор, — да ребята почему-то этого не знают… Может быть, все же какую-нибудь «Машину времени»?

— Разин, не пудри мне мозги, не хотите — отдам другим. Развиваться надо, тоже мне суворовцы!..

Но суворовцы второго взвода оказались сговорчивее: все, как один захотели на камерный оркестр. Даже Димку удивили: непонятный народ! И Разин пристал к Денису Парамонову:

— Что, разбираешься в камерной музыке?

— Дурак. В казарме надоело. Воздуха свежего хлебнуть.

Впрочем, Димка понял, что он действительно дурак.

И стало Димке тоскливо, тоскливо… До того тоскливо, что он подумал: это совсем не к добру. Словно черная кошка дорогу перебежала. И точно. Старший вице-сержант Муравьев с усмешкой спросил его:

— Ну, как живот, прошел?

— Таблетки Бабанского спасли. А то хоть умирай.

— Ну вот. Завтра заступишь в наряд.

— Как, а камерный оркестр? Я так старался… Потом это же эстетическое развитие, без которого…

— Без которого пока, Разин, можно обойтись, — серьезно сказал замкомвзвода.

— Так не моя же очередь? Тиграняна…

— К нему родители приехали. Так что ничего не знаю, — иди, разбирайся. Приказал майор Лошкарев.

Димка аж прикусил губу. Так обидно стало. Надо же, везет как утопленнику.

Вдруг класс зашумел. Кто-то из ребят увидел в окно майора Серова. Он вышел из ротного подъезда с маленьким фибровым чемоданчиком: не иначе как захватил свои «шмотки».

Кто-то крикнул: «Смывается!», кто-то рванул створки, распахнув окно. Серый быстрым шагом уходил в направлении КП. Пронзительный, вразнобой, свист подхлестнул его в спину. Не оглядываясь, он только ускорил шаг. Толпа суворовцев бесновалась — это было такое бесшабашное удовольствие, которое выворачивало душу.

И только когда Серый скрылся в воротах, ребята как-то обмякли.

Лошкарев стоял в дверях. Суровое лицо взводного охолаживало.

— Суворовцы, как вам не стыдно?

— Все, товарищ майор. Поставили точку.

Дай суворовцу точку опоры, и он тут же уснет. Действительно, стоило Димке Разину на что-нибудь облокотиться, хоть на тумбочку, как сразу затуманивались глаза. Бороться со сном настолько было трудно, что Димка не знал, что и придумать… Только бы не засек дневального ротный. Майор Шестопал на это мастак. Подкрадется, когда глаза засоловели и мозг помутнел, да и гаркнет:

— Дневальный, ты где стоишь?

— На тумбочке, товарищ майор!

— Так на тумбочке или рядом?

Пока до дневального дойдет смысл слов ротного, пройдет какое-то время, но сон как рукой сняло, Шестопал и доволен.

— Что, выспался?

— Никак нет, товарищ майор, задумался.

— Одна задумалась… да и родила.

Но Шестопала в роте не было, можно и прикорнуть, тем более что взвод с утра пошел на лыжную эстафету — от трех до пяти километров. Дни были не то чтобы морозные, но снежку подвалило. А сегодня с утра подморозило, и день был чистый, без единого облачка. Кто-то постарался для суворовцев.

Оценив обстановку, Димка вырвал из тетрадки лист, черканул: «Я отземлился, полетел за книгой «Как закалялась сталь». Димка Разин». И спокойно пошел в класс за книгой. Когда он вернулся, то оторопел: на его листке была размашистая надпись ротного: «Когда прилетишь и приземлишься, зайди в канцелярию, я тебе покажу, как закалялась сталь. Майор Шестопал».

Димку пот пробил: еще этого ему не хватало! Не иначе, два наряда вне очереди…

Спас его Рублев. Увидев Разина дневальным, он изрядно удивился:

— Разин, ты же у меня сегодня, так сказать, гвоздь программы, докладчик.

И тут же пошел к Шестопалу:

— Ротный, да ты у меня урок срываешь?

Шестопал сделал изумленное лицо.

— Так он мне ничего не сказал.

— А ты и рад засунуть в наряд.

Димка вспомнил насчет физики и своего доклада. Он два раза говорил ротному, а тот отмахивался, как от назойливой мухи, повторяя:

— Отстань. Все равно физик из тебя не получится.

Но когда взвод пришел с лыж, ротный неожиданно подменил Разина и даже не напомнил ему о злополучной записке. Видимо, забыл, что с ним бывало нечасто. Но Димка знал: сегодня забыл, а завтра как пить дать вспомнит. Такой уж несносный Шестопал: если уж что-нибудь влезло ему в голову, то надолго. Иногда неделя пройдет, а то и больше, казалось, все забыто, а вдруг майор остановится и хитро-хитро скажет:

— Ты думаешь, я забыл. Нет, у меня узелок на память. Вот сегодня и пойдешь в наряд.