Евгений Белянкин - Танец любви

— Не будь богатым, чтобы не стать рогатым.

Все засмеялись.

— Так вот, — майор нервно потер ладонью щеку, — богатство — это профессионализм. Великолепно знать свое дело — именно за это будут ценить на службе и платить хорошие деньги. Плохой офицер, в чинах ли он, при деньгах ли он, все равно как человек, братцы, бедный…

— Товарищ майор, можно вопрос? — встал Тигранян. — Я чего-то недопонял. Если дослужился до полковника… значит, и профессионал… Иначе как же?

— Ты, суворовец Тигранян, не в детском саду, — отчеканил Лошкарев. — Не хватает собственного ума, займи у товарища…

В класс вошел преподаватель истории, майор Лукин. Лука-мудрец попросил помочь вынести стенды. И майор выделил Горлова и Шарикова. Они развернули стенд, и все в классе ахнули. На обороте — жирная надпись масляными красками: «Все девки — курвы!»

Лошкарев изрядно удивился:

— Надо же! А я и не знал.

А Лука-мудрец лишь хитровато покачал головой.

Мишка Горлов знал, кто это сделал. Однажды дежурный по роте послал Макара Лозу в класс истории что-то подкрасить… Вот он и подкрасил, излив свое недовольство увольнением.

Мишка, будучи рядом, съязвил:

— И все, Макар, потому, что другие достаются другим.

…Майор Лошкарев с ехидцей проводил за дверь стенд.

— Растет у меня дочка… Ведь растет кому-то?..

— Только не за военного, — подсказал Тарас Парамонов.

— Почему? — наивно удивился Лошкарев. — Я же военный. И ничего.

Серега Карсавин лукаво подсказал:

— Не все же в суворовском…

Лошкарев расправил широкие плечи, меж бровей легла упрямая складка.

— Но не все же и в Афгане были, — обиделся майор: Карсавина Лошкарев недолюбливал, но держал себя с ним корректно.

Серега пожал плечами.

После собрания Тигранян нашел вице-сержанта Сухомлинова.

— Слушай, Глеб, ты не в обиде? — смотрел он заискивающе, старался понравиться.

— Кончай обирать ребят. Смотри, вынесем на кадетское собрание. Это тебе не взводное! Крохоборство, как известно, кадета не украшает!

Стасик нерешительно помялся возле вице-сержанта. Он понимал, что с Сухомлиновым он сделал промашку, и теперь не знал, как его подмазать.

— Ладно уж, Глеб, Бог с ними, пирожными. А вкусные были, черт, побери!

Димка облизал пересохшие губы. Даже и не верилось, что по химии пронесло. Сдавал он по выбору, что не могло не понравиться Марии Николаевне.

— Если б ты, Разин, не был лентяем, из тебя вышел бы неплохой химик. Честное слово, ведь есть в тебе что-то…

Сдав химию, Димка был на седьмом небе: о своих химических способностях он был совсем иного мнения.

— Мария Николаевна, «что-то» у меня есть по каждому предмету. А нужно, думаю, что-то большее.

Соколянская, по прозвищу Хлор, покачала головой и доверчиво улыбнулась: Димка, типичный гуманитарий и словоблуд, ей нравился.

В дни экзаменов в роте шаманили. По вечерам из окон второго этажа снежной метелью летели клочки разорванных тетрадей — такова уж традиция, глупая, конечно, но большинство пацанов в этом беспощадном уничтожении находили прямо-таки удовольствие.

Командир роты, майор Шестопал, грозился нарядами: ничего не помогало — по утрам у казармы плац снова устилался школьной бумагой, словно лебяжьим пухом, и заранее выделенные дежурным по роте уборщики старательно подметали этот теперь никому ненужный мусор.

Потому Димка страшно удивился, когда увидел, как Глеб аккуратно увязывал бечевкой стопку тетрадей.

— Ты что, в своем уме?

— Димочка, в своем, — спокойно уверил его вице-сержант. — Пригодятся. Ведь жизнь на этом не кончается.

Димка почесал затылок.

— А мои, как гуси-лебеди… — вдруг весело засмеялся он. — Да Бог с ними. Жизнь на этом не кончается!

На экзамене по истории Лука-мудрец ввел новшество: говорят, сейчас это практикуется. Он разбил всех на пары и попросил одних экзаменовать других, а сам вместе с ассистентами строго, из-под очков, наблюдал за тем, чтобы было все достойно.

— Мы хотим знать не только информацию, которой напичканы ваши головы. Но и как работает диалогическое мышление. — И, значительно подняв кверху указательный палец, Лука-мудрец упрямо сказал: — Оно обязано сопутствовать знанию!

Суворовцы тихонечко пересмеивались.

— Диалогическое — так диалогическое!

А Мишка Горлов, горестно свесив чубастую голову, печально заметил:

— А что, братва, жаль расставаться с Лукой-мудрецом. Хоть он и Дон-Кихот, но мужик справедливый.

Сане Вербицкому не до Горлова: ткнулся он в экзаменационный вопрос, закатились глаза.

— Господи, благослови и спаси кадета!

Это же надо, попался вопросик! Одни даты… Своего-то дня рождения не помнил, а тут… К тому же ассистент сел рядом и глазел на него, словно родственника встретил.

Подошел Лука-мудрец. Лукаво улыбался.

— Подожми, Вербицкий. Ты же у нас умница.

Изворачивался умница, на глазах глупел, но в конце концов ему поставили четыре, и он, вспотевший, рванулся с радостью в коридор.

— Видал я эту историю в белых тапочках…

Сдали все. Даже не было троек. Однако Лука-мудрец был недоволен:

— Подвели хлопцы. А я для них так старался.

С плеч упала гора. Экзамен по истории был последним, и отчаянные головы в укромном месте под лестницей раздавили бутылку вермута. Досталось по глотку, ибо бутылка шла по кругу и, собственно, никто от нее большого удовольствия не получил, но удовлетворение было иного порядка — всё, с училищем всё…

Наступило состояние, схожее с невесомостью. Экзамены позади, и все тревоги, связанные с ними и вообще с учебой, тоже позади. Суворовцы бесцельно болтались по роте, словно жизни, которой они жили столько времени, уже не было — и не было ничего обязывающего. В такой ситуации «плавились мозги»…

Но это длилось недолго. Появился старшина роты, прапорщик Соловьев, глянул своим соловьиным оком, и в роте начался соловьиный перепляс. Была дана команда подготовиться к завтрашнему выпускному дню.

Началась старая, привычная возня, и в этой предпоследней подготовке, когда во взводах подшивали подворотнички и гладили парадную форму, суворовцы действительно ощутили, что в их жизни Произошло что-то важное.

До самого отбоя возились с формой; раздавали домашние адреса и фотографии на память.

Димка Разин время от времени звонил домой Вербицким — не отвечали. И только поздно вечером узнал убийственную новость: Маши на парадном строе не будет — уехала на практику. Он пожаловался на Машу Глебу, но тот лишь развел руками. Димка назвал про себя Глеба ослом. Рванулся к Сане Вербицкому. У того были насмешливо-очаровательные глаза.

— Лучший подарок для меня — это отсутствие на выпуске Машки. Она прехорошая коза, — выпалил Саня, недавно поругавшийся с сестрой.