Ольга Мирошниченко - В сторону южную

Ужас содеянного ощутила лишь в приемной начальника стройки. Того, на чью помощь рассчитывала, уже не было, перевели на другой объект. По холодно-отчужденным ответам секретарши поняла, что такие, как она, свалившиеся как снег на голову, здесь не редкость и рассчитывать на сочувствие к ее смелости и безвыходности положения — нельзя. Начальник долго был занят, а когда вошла в кабинет, ни о чем говорить не могла, думала лишь об оставленных на чемоданах в деревянном вестибюле управления Петьке и Маше.

Большелобый бледнолицый человек объяснил, что жилья нет, что приезжают к ним теперь только по вызову, первая очередь ГЭС построена, остался лишь обслуживающий персонал, а на строительстве второй — требуются рабочие.

— Вы ведь не пойдете рабочей? — спросил он.

— Да, — невпопад ответила Галина. Она с самого начала разговора, что бы он ни говорил, кивала головой, отвечала «да, да, да, конечно». Он удивленно посмотрел на нее и отвел глаза, будто что-то неприятное увидел.

Снял трубку, набрал короткий номер.

— Воронцов говорит. У вас места есть? Тогда сейчас товарищ, — глянул на бумаги Галины, — товарищ Василенко подойдет. Поселите ее, а дня через два разберемся.

— Понимаете, — начала Галина, — я ведь эксплуатационное тоже…

— Идите, устраивайтесь. Завтра все обсудим.

— Спасибо.

И, чувствуя за спиной его жалостливо-досадливый взгляд, ощущая под ним себя тупой, растерянной, нелепой просительницей, пошла к двери.

Тот день выдался смешным и удачным. С утра пришли советоваться, где лучше на водосбросе поставить датчики, веселые бородатые парни, аспиранты из Ленинграда. Попросили показать потерны. Ощущая их одобрительно ласковые взгляды, сняла туфли, надела шерстяные носки, боты и повела за собой по коридорам в машинный зал, на ходу отвечая на притворно наивные вопросы. По железной винтовой лестнице спустились в преисподнюю — клубящиеся ледяным паром тоннели. Вода хлюпала под ногами, сочилась из бетонных стен. Тускло и желто горели лампочки, и черные коридоры уходили в неизвестность, казалось — в самые недра земли. А там, наверху, над толщей скалы, прямо над их головами, Галина помнила, несется река, висит среди сверкающих брызг наивно яркая, как дети на картинках рисуют, радуга — затвор был открыт, и от памяти об этом, оттого, что знала каждый поворот потерны, каждый отросток ее, стало, как всегда, удивительно легко и весело.

Весело было и потому, что разбитные, шустрые парни здесь притихли, держались к ней поближе и уже не задавали каверзно-дурацких вопросов, слушали почтительно объяснения.

Но главная причина радости осталась ждать на столе. Маленькая бумажка — ордер на ПДУ. В ней было все счастье ее теперешней жизни. Галине достался голубой коттедж — две просторные комнаты, электрическая плитка на кухне, горячая вода круглосуточно. Среди множества других разноцветных, коттедж лепился к склону сопки, и вечером, когда зажигались окна, казалось, что это современный многоэтажный корпус стоит у дороги, возвышаясь над разбросанными редко огоньками сельских домишек. Переселяться можно было хоть завтра, но Галине хотелось оклеить стены новыми обоями, заново покрасить окна и двери. Ведь это была первая в ее жизни своя квартира, за нее не платили вступительный пай чужие люди, здесь она могла расставить мебель как захочет, повесить веселые ситцевые занавески и не трястись над ними, не кричать на детей, чтоб не трогали шуршащих тонких синтетических, в цветочек, пленок, которыми гордилась свекровь. В домике этом Галина готовилась начать новую жизнь, пускай одинокую, пускай трудную, но свободную, зависящую только от тех правил и законов, что установит сама.

В обеденный перерыв она не пошла в столовую ГЭС. На автобусе, отвозившем смену в поселок, подъехала к зданию управления. Нужно было подписать ордер. На крыльце лежала огромная пышная лайка. Как и все многочисленные здешние собаки, пес совсем не боялся людей. Он и не думал посторониться, пропустить Галину. Положив на стройные лапы лобастую голову, смотрел внимательно, не мигая, продолговатыми, словно семечки огромного яблока, карими глазами. Галина наклонилась, погладила широкий бугристый лоб собаки. Подумала со злорадством, как думала теперь обо всем, что делала здесь, будто те, далекие, могли знать о непослушании: «И собаку заведем. Самую большую».

Попросила ласково:

— Пусти, рыжий, — попыталась оттащить с дороги. К веселому ее изумлению, пес, несмотря на могучесть свою, оказался щенком. Дурашливым, игривым щенком. Радостно взвизгнув, он вскочил и начал наскакивать на Галину, мешал открыть дверь. Не обращая внимания на протесты, пролез нахально в вестибюль, побежал, умильно заглядывая в глаза, вверх по лестнице и все норовил, подпрыгнув, лизнуть в лицо.

Галина не могла никак рассердиться по-настоящему, крикнуть строго, и он, чувствуя это, совсем обнаглел. На ходу пытался развязать шнурки на туфлях.

— Сидеть, — приказала Галина перед дверью в приемную. И пес тут же, расставив широко передние лапы, по-детски неуклюже уселся на площадке.

В приемной никого не было, секретарша, видно, ушла обедать, но из кабинета доносился громкий голос. Начальник стройки разговаривал по телефону. Галина робко постучала.

— Да, да, Входите.

Прижимая плечом к уху трубку, Воронцов пытался разрезать кусок мяса на тарелке.

Увидев Галину, положил тотчас на льняную салфетку нож и вилку, кивнул, приглашая сесть.

— Одну минуточку, — попросил, прикрыв микрофон трубки ладонью, и снова: — Ну и что?! Что значит заказчик. Мы что, не в одной стране живем? Как при чем здесь подушка! Грунт же по-разному деформироваться будет, и не найдешь, где прорвет. В одном месте шов лопнет, а вода в другом попрет. Ты что, не понимаешь этого? А как хочешь! Нужно было раньше думать, а теперь…

Дверь распахнулась, и рыжий огромным прыжком влетел в комнату. Бросился к Галине, лизнул прямо в губы и тотчас под стол, к Воронцову. Откинувшись назад в кресле, не слушая уже, что кричит трубка, Воронцов, глядя испуганно вниз, задрыгал ногами. Но это только раззадорило глупого переростка. Притворно грозно рыча, он возился под столом. Упала корзина с бумагами.

— Я завтра приеду, — торопливо закончил разговор Воронцов и кинул на рычаг трубку. — Уйди, уйди же! — он боязливо махал рукой.

— А ну, уходи! — Галина шлепнула по толстому крупу, торчащему из-под стола.

Пес и внимания не обратил.

— На, на! — Воронцов сбросил с тарелки на пол кусок мяса.

Пятясь задом, рыжий вылез и, положив у самого носа аппетитный лангет, улегся у ног Галины.

— Ваш? — спросил Воронцов, приглаживая редкие волосы.

— Нет, — отреклась Галина и даже стул отодвинула подальше от нахального самозванца.