Ольга Мирошниченко - В сторону южную
- Название:В сторону южную
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Советский писатель
- Год:1976
- Город:Москва
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Ольга Мирошниченко - В сторону южную краткое содержание
Повесть «В сторону южную» поднимает нравственные проблемы. Два женских образа противопоставлены друг другу, и читателю предлагается сделать выводы из жизненных радостей и огорчений героинь.
В повести «Мед для всех» рассказывается о девочке, которая стала в госпитале своим человеком — пела для раненых, помогала санитаркам… Это единственное произведение сборника, посвященное прошлому — суровому военному времени.
В сторону южную - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
На улице поднялся ветер, шумел тяжело мокрыми ветками. За стеной раздались шаги, Саша ходила по комнате.
«Пора уже идти обедать, наверное», — подумали одновременно и остались сидеть.
МАКСИМ
Обнимая Галину, чувствуя ладонью, как напряжено, испугано ее плечо, слыша запах одеколона, шампуня и чистого, здорового, согретого теплой шалью, ее большого и ладного тела, Максим корил себя за ненужный приход в их сумрачную крошечную комнату, за то, что, поддавшись чувству вины и жалости к этой женщине, сидит теперь рядом с ней на постели, сидит уж долго и не знает, как теперь быть. Он хотел лишь только не обидеть, не показать, что прошлое — случайность, эпизод, забытый им, а получилось другое — нечестное, будто денег, которых у него нет, пообещал дать, и человек рассчитывает на них, ждет, надеется.
Как жалко, что нельзя сказать правду. Объяснить давнишнее, где не было ничьей вины, ни его, ни ее. Был оптимальный вариант для того случая, какой судьба им подарила. Встретились двое честных людей, и оба оказались на высоте в том, что произошло между ними. Не рассчитывали, не хитрили, не отмеряли, чтоб не прогадать, слов и поступков. Здесь ему себя упрекнуть не в чем — за все сполна платил, той же мерой нежности, доверия, страсти. Не потому, что любил, а просто следовал главному своему принципу — за все настоящее нужно платить не скупясь. Иначе настоящего на твою долю не перепадет. Таков закон жизни. Он ему следовал тогда, и следовал бескорыстно. Да, да, именно это и было главным в их отношениях — бескорыстие.
Максим уже забыл себя тогдашнего, того, кто твердо знал, зачем приехал, кто, словно жадный старатель, напавший на россыпь, торопился скорее набрать драгоценного вещества, не проглядеть ни крупинки, а веществом этим было все вокруг — и жизнь поселка, и люди, и Галинино прошлое, и ее любовь.
Он думал теперь о том, как важно художнику не щадить себя ни в чем, ни в жизни, ни в творчестве. Ведь фильм получился хорошим не случайно. Он не пожалел никого, рассказал обо всем, жестко, честно. Обо всем: о себе и о ней. Ну тут была какая-то загвоздка, будто споткнулся обо что-то.
«О вину свою, что ли? Может, от сознания ее сидит сейчас рядом с этой женщиной, чувствуя себя почему-то палачом. Ласковым, сострадающим ее боли палачом. Глупость. В конце концов, обычный роман, и почему, если в каком-то фильме угадывается что-то похожее, роман этот становится трагичным, а один из участников его чуть ли не преступником? Каждый собирает свой мед, и никто не виноват, если оказался он вдруг горьким.
Тогда почему вчерашний разговор с Валентиной Евграфовной оказался таким мучительным? Ведь был готов к нему и, хоть старался не думать, что близок, — знал: неизбежен. Знал даже, что не жена начнет его, а Валентина Евграфовна, со своей удивительной способностью говорить прямо и просто о самом запутанном и сложном, и именно простотой отношения к этому запутанному и сложному высвобождая суть происходящего, недосказанного, делать все вдруг очень ясным и определенным».
С Надей познакомился, когда приехал в пятьдесят девятом в Крым, снимать диплом. Когда вошел вместе с врачом на огромную веранду, испугался, что лицо выдаст жалость и боль — так уродливо ненужны, неуместны были в этой комнате, где синее небо заменяло стены, зловеще-сложные конструкции белых кроватей, аккуратно причесанные девичьи головки в гипсовых высоких воротниках, напоминающих обмундирование водолазов. Будто осталось только круглый шлем со стеклянным окошечком и шлангом привинтить и можно опускаться на дно.
— Вот к вам пришел хороший… — начал врач.
— Тихо, — попросила шепотом по грудь укрытая простыней девочка у окна, — Черныш прилетел.
На ветке цветущего миндаля сидел скворец. Он вертел маслянистой, гладкой головкой, переминался невидимыми лапками, устраиваясь поудобней, и вдруг, надув горлышко так, что перышки вокруг шеи стали дыбом, издал глухой, рокочущий звук. Девчонки засмеялись, захлопали в ладоши, но скворец и не услышал их. Рассыпал громкую дробь.
— Он из Африки прилетел, — пояснила та, у окна, — тамтам изображает.
Звали ее Надя. С ней потом вел долгие разговоры в огромном саду санатория, когда, неуверенно ступая слабыми тонкими ногами в детских коричневых чулках в резинку, совершала она первые счастливые прогулки свои.
Эта проведшая всю недолгую жизнь свою в постели, шестнадцатилетняя девушка стала героиней его бесхитростного, неумелого фильма. Это она сказала как-то ему, студенту пятого курса, задумавшему показать ужас человеческого уродства, поведать о беспощадности природы к отверженным своим:
— Ты знаешь, красота есть во всем. Видишь, дерево, вон там, у скамейки. Оно умирает, в этом году уже ни одного листочка не выбросило. А как красивы его черные ветки на синем небе. Если б они не были такими черными, мы не знали бы, что небо такое синее.
Потом, много позже, он прочел у Ван Гога: «Учитесь видеть красоту везде», вспомнил давний апрель, рыжий берег Тарханкута, миражем вставший на горизонте, когда плыл из Ялты в Одессу, лиловые тени каштанов на асфальте южных городов, хилую, как птичья лапка, руку Нади в непомерно широком рукаве застиранного байкового халата, глянцево-гладкие черные волосы, туго обтягивающие маленькую головку.
Когда прощались у ворот санатория, протянула влажную, то ли от волнения, то ли от слабости не окончившейся еще болезни, ладонь. Он увозил с собой в Москву удивительные рисунки, обещал показать в училище Сурикова знакомым художникам и поражался ее искреннему безразличию к судьбе своих творений. Видел, что важнее ей другое — он, Максим, и ожидание последних слов его.
Когда сказал: «Я буду писать тебе. А летом приеду. Можно?» — улыбнулась так откровенно счастливо, так торопливо закивала головой, не находя слов благодарности, что отогнал досадливо странное чувство, возникшее на миг, — будто что-то захлопнулось за ним, то ли двери рая, то ли ловушка.
Письмо, которое просила опустить в Москве, отнес Валентине Евграфовне сам. По адресу на конверте отыскал огромный новый дом неподалеку от Белорусского вокзала. В чистенькой кухне, пока Валентина Евграфовна читала письмо торопливо и все улыбалась чему-то, оглядывался украдкой. Здесь будто не жили, прибирались только. Потом, когда стал приходить часто, узнал, что Валентина Евграфовна завтракает и обедает на работе, дома чай только пьет по вечерам. Была она председателем завкома на большом хлебозаводе, задерживалась допоздна, потому что должность свою уважала, «а с бабами моими дел хватает. Склок одних развели — не разберешься, все боятся, что прав и льгот своих недоиспользуют, что другие похитрее и половчее, вот и бегают выяснять, не обскакала ли подружка в чем».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: