Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

Ханс уважал ее желания, оставаясь сосредоточенным на продаже ее работ. Были случаи, когда они оставались одни в задней комнате кабинета или в студии, пока отсутствовала Лили, и тогда Герда чувствовала на себе его взгляд. Но когда Ханс поворачивался к ней спиной, она не могла удержаться от того, чтобы не разглядывать его плечи и светлые волосы, спадающие на воротник. Она знала, чего желала, но заставила себя отбросить эту мысль.

«Нет, пока Эйнар еще …»

Герда чувствовала, как в груди смыкаются зажимы. Она хотела бы этих страстей, таких сердечных, от Лили. Но не сейчас, в студии, полной недоделанных портретов и заданий из журналов, ожидающих выполнения. Ее муж, слабый телом и смущенный разумом; ее брат, явившийся в Париж с заявлением «я пришел помочь»; и Ханс, барабанивший своими длинными пальцами по сосновой крышке своего длинного рабочего стола, ожидая, пока высохнет краска камелий; ожидая вторую чашку кофе; ожидая, пока Герда напишет картину с Лили в кимоно… Терпеливо ожидая, когда Герда сама упадет ему на руки.

***

Однажды вечером Герда вышла из коттеджа и отправилась в дорогу. Стояла жара. Тусклое солнце в туманном небе уменьшало блеск города. Бежевый облицовочный камень зданий казался мягким, как теплый сыр. Женщины вытирали пот на шеях платками.

В метро было еще жарче, перила стали липкими. Стоял только июнь, и Герда с Эйнаром собирались поехать в Ментон через несколько недель. Герда задавалась вопросом, сможет ли сделать это. «Этим летом что-то должно измениться», сказала себе Герда, но потом поезд поскреб по рельсам и остановился.

Герда вышла на станции в Пасси, где воздух был прохладнее. Дул ветерок, чувствовался аромат стриженой лужайки и струек фонтана. Ей был слышен весенний стук теннисного мяча, приземляющегося на красную глину. Еще Герда услышала, как кто-то выбивает ковер.

Жилой дом являлся бывшей виллой, построенной из желтого гранита и медной проволоки. Возле дома был небольшой полукруг, смазанный моторным маслом, и часы из розовых деревьев, зажатых в плотные помпоны. Входная дверь была сделана из стекла и железа. За ней располагалась терраса, дверь внутрь была открыта и задрапирована. Герда услышала женский смех, а за ним и мужской.

Анна сняла квартиру на втором этаже дома. Три ночи она исполняла арию Кармен во Дворце Гарнье, а после выступления она ужинала холодным крабовым мясом у Прунье. В последнее время Анна начала говорить, что никогда не вернется в Копенгаген.

- Жизнь там слишком упорядочена для меня, - говорила она, прижимая руку к груди.

Анна подошла к двери. Ее светлые волосы были плотно собраны в тугой узел на затылке. Кожа на горле, казалось, постоянно царапалась о коричневые линии, где лежали складки жира. На ее пальце было большое рубиновое коктейльное кольцо, похожее на взрывающуюся звезду. Анна сделала себе имя в оперном мире; худощавые молодые люди с глубоко посаженными глазами отправляли ей неуместно драгоценные камни, печенье с имбирной крошкой и карточки, подписанные неровным почерком.

Маленькая гостиная была обустроена диваном с золотыми ножками и узорными гобеленами на подушках. В гостиной стояла тонкая ваза с тигровыми лилиями с живыми зелеными почками. Горничная в черном платье подала лимонад и анис. Высокий и странно одетый в темное пальто человек стоял за стулом.

- Это профессор Болк, - представила его Анна.

- Я догадалась, - ответила Герда, - вам не жарко?

- Профессор Альфред Болк, - он протянул руку, - по какой-то причине мне всегда немного холодно, - сказал он, слегка покачивая плечами в пальто. Его голубые глаза были темными и испещренными золотом, а намазанные маслом и зачесанные назад темно-русые волосы напоминали цвет качественной древесины. На профессоре был синий шелковый галстук с большим узлом и бриллиантовой булавкой. Свои визитные карточки он носил в серебряном футляре. Профессор приехал из Дрездена, где руководил муниципальной женской клиникой.

Горничная подала кофе профессору Болку.

- Я не могу взять лимон, - объяснил он, поднимая бокал.

С веранды дул ветерок, и Герда села рядом с профессором на диване. Он вежливо улыбнулся, подняв плечи. Она предположила, что должна подождать, пока он заговорит, чтобы задать вопросы, но вдруг почувствовала потребность рассказать ему о Лили и Эйнаре.

- Это касается моего мужа, - начала она.

- Да, я знаю, что есть маленькая девушка по имени Лили.

Значит, профессор знал. Сначала Герда не знала, что сказать. Да, с чего ей начать? Неужели все началось в тот день, четыре года назад, когда она попросила Эйнара примерить обувь Анны? Или было что-то еще?

- Он убежден, что внутри него живет женщина, - сказала она.

Профессор Болк издал слабый звук всасывания воздуха между зубами, и быстро кивнул.

- И, честно говоря, - добавила Герда, - я тоже.

Она рассказала о платьях с короткими рукавами и ботинках с сенно-желтой подошвой и специально сшитом камзоле; она рассказала о поездках Эйнара в Бен-дю-Пон-Сольферино и о покупках в Бон-Марше на улице дю-Бак. Она говорила о Хенрике, Хансе и нескольких других мужчинах, от которых сердце Лили распухло и разрывалось от уколов разочарования.

- Лили очень красивая, - сказала она.

- Эти люди ... этот Ханс ... Есть что-нибудь еще, что я должен знать?

- Не совсем.

Герда подумала о Хансе, который, вероятно, в эту минуту вешал портрет с камелией в своей галерее. Это случалось нечасто, но ничто не разочаровывало ее сильнее, чем когда Ханс останавливался в студии, и, потирая пальцами подбородок, отвергал картину. “Недостаточно хорошо,” - говорил он два-три раза в год, шокируя Герду и оставляя ее неспособной двигаться. Иногда, когда мир затихал, она задавалась вопросом, чего стоит такое сокрушающее разочарование.

***

Анна заговорила о враче первой.

- Может, он с кем-нибудь встретится? - сказала она однажды. Они с Гердой были в магазине недалеко от отеля Оскара Уайльда. В магазине были старинные рамы, вес которых превышал сто фунтов. Рамки были пыльные, словно грязные юбки.

- Я беспокоюсь о нем, - добавила она.

- Я рассказывала тебе, что произошло после визита к Хекслеру в Дании. Я не знаю, сможет ли Эйнар посетить другого врача. Это может сокрушить его.

- Разве тебя это не волнует? То, как плохо он выглядит? Каким худым он стал? Иногда кажется, что его почти нет.

Герда думала об этом. Да, Эйнар выглядел бледным, с тонкими синими подушечками под глазами. Его кожа стала прозрачной. Герда видела это, но это ли беспокоило ее больше всего? Кровотечения, нерегулярно повторявшиеся уже более четырех лет… Герда научилась жить с ним, с его трансформацией. Да, это было так, словно Эйнар вечно трансформировался; будто эти изменения - таинственная кровь, впалые щеки, неизлитая тоска - никогда не прекратятся, не придут к концу. Но когда она думала об этом, разве кто-то не меняется постоянно? Разве каждый не становился кем-то новым?