Дэвид Эберсхоф - Девушка из Дании

Сквозь простынь внутрь примерочной попадал солнечный свет. Юбка хорошо села на фигуру. Из-за простыни Лили услышала голос иностранца, спрашивающего мадам Ле Бон, продает ли она мужскую одежду.

- Боюсь, для тебя ничего нет, - ответила она, - только для твоей жены.

Иностранец засмеялся. Лили услышала, как вешалки гремят по трубе стойки. Когда она вышла из примерочной, мужчина складывал и разворачивал кардиганы на столе. Он провел пальцами по перламутровым пуговицам и проверbл манжеты на износ.

- У вас есть хорошие вещи, - сказал он, улыбаясь сначала мадам Ле Бон, а затем и Лили. Его голубые глаза были большими, а на щеках красовались ямочки. Мужчина был высоким, и ветер донес запах его лосьона после бритья. Закрыв глаза, Лили могла представить, как он наливает желтый тоник на ладони, а затем хлопает себя по шее, словно она уже знала его.

Мадам Ле Бон завернула юбку в клетку. Мужчина оставил кардиган, подошел к Лили и нежно коснулся ее .

- Простите меня, - медленно сказал он на французском, - мадемуазель… - мужчина поплелся за Лили, - я просто заметил ...

Но Лили не хотела с ним разговаривать. Только не сейчас. Она взяла пакет с юбкой, быстро поблагодарила госпожу Ле Бон и нырнула за прилавок в следующую будочку, где лысый человек продавал поврежденные фарфоровые куклы.

Когда Лили вернулась домой, Герда прибиралась, обводя квартиру влажной тряпкой. Сегодня утром должен был приехать Карлайл для летнего свидания. Квартира нуждалась в уборке. В углах клубились клочья пыли, но Герда отказалась нанять горничную.

- Мне она не нужна, - сказала она, убирая пыль перчатками, - я не из тех женщин, у которых есть горничная.

По правде говоря, именно такой она и была.

- Он будет здесь через час, - сказала Герда. Коричневое шерстяное платье прилипло к ней, - ты останешься одетым, как Лили? - спросила она.

- Я думал, что могу…

- Но я не думаю, что он должен встретиться сначала с Лили. Не раньше, чем с Эйнаром.

Герда была права. И все же, часть Эйнара хотела, чтобы Лили первой встретила Карлайла, как если бы Лили была лучшей половиной. Он повесил клетчатую юбку в платяной шкаф и разделся вплоть до стриженого шелкового нижнего белья. Шелк был мягким и серым, как устрица. Когда Эйнар шел, белье издавало едва слышный шелест. Он не хотел заменять шелковое нижнее белье шерстяными шортами и майкой, от которых зудело тело, и было жарко в такой теплый день. Эйнар не хотел полностью прятать Лили. Он терпеть не мог этого. Закрыв глаза, Эйнар видел только Лили, но не мог представить себе картину, в которой Лили встречается с Карлайлом

Он надел брюки, затем вышел из квартиры.

- Куда ты идешь? - спросила Герда, - он будет здесь с минуты на минуту!..

Небо было безоблачным. Здания бросали на улицу длинные прохладные тени. Корзина в канаве промокла. Эйнар чувствовал себя одиноким. Ему показалось, что никто в мире не знает его. Ветер пробежал по улице. Казалось, что он пробирается сквозь ребра.

Эйнар подошел к короткой улице к северу от Ле-Аль*. Вокруг было малолюдно. Прислонившись к дверной раме, стоял владелец табачной лавки; толстая женщина ожидала автобуса; быстро идущий человек в слишком тугом для него костюме сжимал в руках котелок. На лестнице в коридоре у номера двадцать два, ведущего к двери мадам Жасмин-Картон, лежал платок с пятном от вина.

- Сегодня вы рано, - сказала она, поглаживая кошку.

Она передала Эйнару ключ от зала номер три. Этот номер стал его привычной комнатой. Кресло, покрытое зеленой шерстью; два окна с черными шторами на противоположных концах комнаты, и всегда пустая корзина из проволочной сетки - слабая иллюзия того, что кроме Эйнара комнатой больше никто не пользовался. Эйнар всегда поднимал шторы на окне справа. Он потянет за тугой шнур, и штора свернется. Он не мог сосчитать, сколько раз сидел в зеленом кресле, наблюдая, как клубится дым в окне, а девушка с обнаженными гениталиями танцует за окном. Это стало почти ежедневной привычкой, как плавание в бассейне или прогулка до угла улицы Этьен-Марсель, чтобы забрать почту с главпочтамта, большая часть из которой предназначалась Герде. И мадам Жасмин-Картон никогда не предъявляла ему счет менее, чем в пять франков. Она никогда не предлагала скидку, хотя Эйнар не был уверен, хотел бы он ее получить, или нет. Однако, мадам Жасмин-Картон позволяла ему оставаться в зале № 3 столько, сколько он хотел. Иногда он сидел в зеленом шерстяном кресле по полдня. Он спал там. Однажды он принес багет, яблоко, сыр Грюйер и пообедал, пока женщина с животом, висевшим, как песочный мешок, танцевала вокруг качающейся лошади.

Но Эйнар никогда не заглядывал за окно слева. Так было потому, что он знал, что оно скрывало. Каким-то образом он знал, что как только заглянет за него, то уже никогда не вернется к наблюдению за окном справа. Однако сегодня казалось, что в зале № 3 существует только одно окно, - маленькое черное слева. Поэтому Эйнар откинул штору в левом окне и заглянул в него.

За окном была окрашенная в черный цвет комната с деревянным дощатым полом, разделенным швом. На полу стояла небольшая коробка, тоже окрашенная в черный цвет. Молодой человек поставил на нее одну ногу. Его ноги были волосатыми, и заставили Эйнара подумать о руках мадам Жасмин-Картон. Парень был среднего роста, немного мягким и гладковыбритым. Его язык высунулся изо рта, а руки лежали на бедрах. Он покачивал ими, из-за чего его полувозбужденный пенис с весом корюшки шлепал по ногам. По его улыбке Эйнар мог с уверенностью сказать, что мальчик влюблен в самого себя.

Эйнар не знал, сколько он наблюдал за тем, как мальчик подпрыгивает, как его член растет и сжимается, поднимаясь и опускаясь, словно рычаг. Эйнар не помнил, как упал на колени, но в такой позе на полу он пришел в себя. Он не смог вспомнить, как расстегивал брюки, но они оказались спущены на лодыжки. Он не помнил, когда снял пальто, галстук и рубашку, но они лежали в куче на зеленом кресле.

В комнате мальчика были и другие окна. И в одном, прямо напротив Эйнара, виднелся человек с легкой усмешкой на лице. Эйнар не мог различить ничего, кроме усмешки, которая будто бы освещалась личной лампой. Оттого, как пылала эта улыбка, казалось, что Эйнар понравился ему так же, как паренек. Но через несколько минут Эйнар разглядел глаза мужчины. Он заметил, что глаза были синими, и казалось, сосредоточились не на мальчике, у которого пенис теперь лежал в руке, а другая рука сжимала сосок размером с сантим, а на Эйнаре. Мужчина разомкнул губы, и его улыбка загорелась еще ярче.

Эйнар снял брюки и бросил их в зеленое кресло. Сейчас он был частично Эйнар, частично Лили. Человек в нижнем белье Лили и жилете, нежно спадавшем с ее плеч. Эйнар видел свое слабое отражение в стекле окна. По какой-то причине он не ощущал язвительности. Он почувствовал - это был первый раз, когда он когда-либо использовал это слово, чтобы описать Лили - она красивая . Теперь Лили чувствовала себя расслабленной: голые белые плечи и симпатичная маленькая впадинка у основания ее горла отражались в стекле. Казалось, что в мире не было ничего естественнее, чем мужчина, смотрящий на нее в интимном белье на ремешках. Внутри Эйнара что-то захлопнулось, промелькнув, как тень на холсте, и сказало ему как никогда ясно: Эйнар стал призраком. Без брюк и полосатого галстука, подаренных ему Гердой в его последний день рождения, осталась только Лили. Он знал это. Он знал это. Эйнару оставалось одиннадцать месяцев. Его год ускользал. В маленькой комнате было тепло, и в своем отражении он увидел, как на лбу Лили выступил пылающий как полумесяц пот.