Филип Рот - Призрак писателя

ДЕСЯТЬ ВОПРОСОВ НАТАНУ ЦУКЕРМАНУ

1. Если бы ты жил в нацистской Германии в тридцатые годы, ты бы написал такой рассказ?

2. Считаешь ли ты, что шекспировский Шейлок и диккенсовский Фейгин не сыграли на руку антисемитам?

3. Соблюдаешь ли ритуалы иудаизма? Если да, то как? Если нет, на каком основании ты считаешь возможным писать о еврейской жизни в общеамериканском журнале?

4. Можешь ли ты утверждать, что персонажи в твоем рассказе достоверно отображают людей, составляющих современное еврейское сообщество?

5. По какой причине в рассказе о еврейской жизни описывается физическая близость между женатым евреем и незамужней христианкой? Почему в рассказе о еврейской жизни должны присутствовать а) адюльтер; б) непрекращающиеся бои с родственниками за деньги; в) извращенное поведение?

6. Исходя из какого набора эстетических ценностей ты полагаешь, что низость существеннее благородства, а гнусность правдивее возвышенного?

7. Что в твоем характере побуждает тебя соотносить уродство жизни с еврейским народом?

8. Можешь ли ты объяснить, почему в твоем рассказе, где появляется и раввин, не нашлось места образцам красноречия, подобным тем, какими и Стивен С. Вайз, и Абба Гиллель Сильвер, и Цви Маслянски [27] Стивен Сэмюэл Вайз (1874–1949), Абба Гиллель Сильвер (1893–1963), Цви-Гирш Маслянски (1856–1943) — нью-йоркские раввины. трогали сердца и души своих слушателей?

9. Помимо финансовой выгоды для тебя, какую, по-твоему, пользу принесет публикация этого рассказа во всеамериканском журнале а) твоей семье; б) твоей общине; в) иудаизму; г) благополучию еврейского народа?

10. Можешь ли ты честно сказать, что в твоем рассказе нет ничего такого, от чего возрадовались бы какой-нибудь Юлиус Штрейхер [28] Юлиус Штрейхер (1885–1946) — идеолог расизма. Казнен по приговору Нюрнбергского трибунала за антисемитскую пропаганду и призывы к геноциду. или Йозеф Геббельс?

Через три недели после того, как я получил письмо от судьи и миссис Ваптер, и всего за несколько дней до моей поездки к Лоноффу около полудня ко мне явилась секретарь колонии. Она пришла ко мне в домик в пальто, извинилась за беспокойство и сказала, что мне звонят по междугородному и-звонящий сообщил, что дело срочное.

Мама, услышав мой голос, расплакалась.

— Понимаю, не стоит тебя отвлекать, — сказала она, — но у меня нет сил это терпеть. Еще одного такого вечера я не перенесу. Я просто не выдержу еще один ужин.

— Что такое? Что случилось?

— Натан, ты получил письмо от судьи Ваптера или нет?

— Получил, все получил.

— Так… — она была ошеломлена, — почему ты на него не ответил?

— Мама, не стоило ему по этому поводу обращаться к судье Ваптеру.

— Дорогой ты мой, может, и не стоило. Но он обратился. Обратился, потому что знает, как ты уважаешь судью…

— Да я судью даже и не знаю.

— Вот это неправда. Он столько для тебя сделал, когда ты поступал в университет. Он так замечательно тебя поддержал. Оказывается, у него до сих пор хранится то самое эссе по декларации Бальфура, что ты писал в школе. Его секретарь нашел письмо в архивах судьи. Папа своими глазами его видел — в судейской. Почему ты не уважил его ответом… Папа просто вне себя. Отказывается в это верить.

— Придется ему поверить.

— Он же только одного хочет — чтобы ты себе не навредил. Ты и сам это знаешь.

— Я решил, что вас всех только одно беспокоит — как бы я не навредил евреям.

— Дорогой мой, умоляю, ради меня, ответь ты судье Ваптеру. Что тебе стоит уделить на него тот час, о котором он просит? Есть же у тебя час времени написать письмо. Тебе всего двадцать три года, не можешь же ты просто проигнорировать такого человека! В двадцать три года не следует враждовать с людьми, которых так любят и уважают, причем не только евреи.

— Так вот что отец говорит?

— Да, Натан, так он и говорит. Уже три недели прошло!

— А откуда ему известно, что я не ответил?

— От Тедди. От тебя он известий не получил, вот и позвонил ему. Сам можешь себе представить. Тедди немного вышел из себя. Он тоже к такому отношению не привык. Он же все-таки тоже ради нас для тебя постарался, когда ты решил отправиться в Чикаго.

— Мам, мне не хотелось так говорить, но вполне вероятно, что знаменитое письмо судьи, ради которого все так ему зад лизали, имело на Чикагский университет такое же воздействие, как если бы о моих достижениях написал Рокки Грациано [29] Рокки Грациано (1919–1990) — американский боксер-профессионал. .

— Натан, где твоя смиренность, где твоя скромность, куда подевалась твоя учтивость?

— А куда мозги у отца подевались?

— Он только одного хочет — спасти тебя!

— От чего?

— От ошибок!

— Поздно, мама. Ты читала «Десять вопросов Натану Цукерману»?

— Читала, дорогой. Он послал нам копию — и вопросы, и письмо.

— Большая тройка, мама! Штрейхер, Геббельс и твой сын! А где смиренность судьи? Где его скромность?

— Он же только об одном: что случается с евреями…

— В Европе, а не в Ньюарке! Мы же не узники Бельзена! Мы не жертвы тех преступлений!

— Но мы могли ими быть, окажись мы на их месте. Натан, ты же знаешь, сколько было насилия над евреями!

— Мам, хочешь знать, какому физическому насилию подвергаются евреи в Ньюарке, сходи к пластическому хирургу, где девочкам носы переделывают. Вот где в округе Эссекс льется еврейская кровь, вот где наносят удары — молотком хирурга. По их костям — и по их гордости!

— Прошу тебя, не кричи на меня! Мне такого не выдержать, поэтому я и звоню. Судья Ваптер не сравнивал тебя с Геббельсом. Боже упаси! Он только был немного потрясен твоим рассказом. Как и все мы — это-то ты понимаешь.

— Так, может, вас просто слишком легко потрясти? Евреям выпадали потрясения посерьезнее, чем те, что у меня в рассказе, где разве что есть мошенник Сидни. И молоток Эсси. И адвокат Эсси. Ты сама это прекрасно знаешь. Сама только что об этом сказала.

— Дорогой, ну так и ответь судье. Напиши ему то, что мне сейчас сказал, и дело с концом. Отец будет счастлив. Напиши ему хоть что-нибудь. Ты умеешь писать такие замечательные, такие прекрасные письма. Когда бабушка умирала, ты написал ей письмо — оно было как стихи. Оно было словно по-французски — такое прекрасное. А о декларации Бальфура как ты прекрасно написал, — а тебе тогда было всего пятнадцать. Судья вернул твое эссе отцу и сказал, что до сих пор помнит, как оно ему понравилось. Натан, он вовсе не против тебя. Но если ты будешь артачиться и выкажешь ему свое неуважение, вот тогда он будет против. И Тедди тоже, а он много чем может помочь.

— Ничто из того, что я могу написать судье, его не переубедит. И его жену тоже.

— Ты можешь сказать ему, что сходил на «Дневник Анны Франк». Хоть это ты можешь?