Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Она промолчала.

Обливаясь по́том, он смотрел на нее и уговаривал, стараясь так, как никогда в жизни еще не старался.

– Сейчас ты уйдешь за нас обоих, – говорил он. – Ты не должна думать только о себе, крольчонок. Ты обязана исполнить свой долг.

Она затрясла головой.

– Теперь ты – это я, – повторил он. – Ты не можешь не чувствовать этого, крольчонок. Послушай, крольчонок, это правда: так я тоже смогу уйти. Клянусь, что это правда.

Она не отвечала.

– Ну вот, ты теперь поняла, – сказал он. – Вижу, что поняла. И сейчас ты уйдешь. Отлично. Ты уже уходишь. Вот ты уже и сама сказала, что уходишь.

Она продолжала молчать.

– Ну вот. Спасибо тебе за это. Сейчас ты встанешь и уйдешь, спокойно, быстро и далеко, и в тебе уйдем мы оба. Теперь положи руку сюда. Теперь положи голову сюда. Нет, совсем положи. Вот так, хорошо. А теперь я положу свою руку сюда. Хорошо. Ты такая умница. Ни о чем больше не думай. Ты делаешь то, что должна. Ты повинуешься. Не мне – нам обоим. Тому мне, который в тебе. И уходишь – за нас обоих. Это правда. В тебе мы уйдем сейчас оба. Как я тебе обещал. Ты умница, и тем, что ты уходишь, ты делаешь доброе дело.

Он кивнул Пабло, который, стоя у дерева вполоборота, поглядывал на него, и тот двинулся к ним, сделав знак большим пальцем Пилар тоже подойти.

– Мы еще поедем когда-нибудь в Мадрид, крольчонок, – сказал он. – Правда. А теперь вставай, иди, и мы уйдем оба. Вставай. Слышишь?

– Нет, – ответила она и крепко обхватила его за шею.

Он заговорил снова, спокойно, рассудительно, но теперь очень властно.

– Встань, – сказал он. – Теперь ты – это и я тоже. Ты – это все, что от меня останется. Вставай.

Она медленно поднялась, плача, низко опустив голову. Потом снова рухнула на колени рядом с ним, потом, когда он повторил: «Встань, guapa », – встала медленно, обреченно.

Пилар держала ее за руку, а она стояла неподвижно.

– Vamonos , – сказала Пилар. – Тебе что-нибудь нужно, Inglés ? – Она смотрела на него, качая головой.

– Нет, – ответил он и снова обратился к Марии: – Никаких прощаний, guapa , потому что мы не расстаемся. Пусть в Гредосе все у вас будет хорошо. А теперь иди. В добрый час. Нет, – спокойно и рассудительно сказал он ей вслед, когда Пилар уже вела ее прочь, – не оглядывайся. Ставь ногу в стремя. Да. В стремя. Помоги ей, – попросил он Пилар. – Подсади ее в седло. Вот так.

Пот градом катил с него, он отвернулся и посмотрел на склон, потом опять на девушку, которая уже сидела в седле, рядом – Пилар, чуть позади – Пабло.

– Ну, езжайте, – сказал он. – Езжайте.

Она начала было оборачиваться, но Роберт Джордан сказал:

– Не оглядывайся. Езжай.

Пабло стегнул по крупу лошади концом поводьев, казалось, что Мария вот-вот соскользнет с седла, но Пилар и Пабло ехали по обеим сторонам вплотную к ней, и Пилар поддерживала ее; все три лошади уже поднимались по склону оврага.

– Роберто! – закричала Мария, все же обернувшись. – Позволь мне остаться! Позволь мне остаться!

– Я с тобой, – крикнул в ответ Роберт Джордан. – Я там, с тобой. Мы вместе. Езжай.

Потом они скрылись из виду за изгибом оврага, а он остался лежать, весь мокрый от пота, уставившись в никуда.

Агустин стоял рядом.

– Хочешь, я застрелю тебя, Inglés ? – спросил он, низко склонившись к нему. – Quieres? [195] Хочешь? ( исп .) Мне нетрудно.

– No hace falta [196] Не надо ( исп .). , – ответил Роберт Джордан. – Езжай. Я в порядке.

– Me cago en la leche que me han dado ! [197] Испанское ругательство. – выругался Агустин. Он плакал, поэтому видел Роберта Джордана как в тумане. – Salud, Inglés .

– Salud , старик, – ответил Роберт Джордан. Он смотрел вниз, на дорогу. – Присмотри хорошенько за стриженой, хорошо?

– Не беспокойся, – сказал Агустин. – У тебя есть все, что нужно?

– К этой máquina осталось совсем мало патронов, поэтому я оставлю ее себе, – сказал Роберт Джордан. – Ты таких патронов все равно не достанешь. Для той, большой, и той, что у Пабло, – другое дело.

– Я прочистил ствол, – сказал Агустин. – Ты когда упал, туда земля набилась.

– А что с вьючной лошадью?

– Цыган поймал ее.

Агустин уже сидел на лошади, но не хотел уезжать. Он низко свесился с седла к дереву, о которое опирался Роберт Джордан.

– Поезжай, viejo , – сказал ему тот. – На войне такое часто случается.

– Qué puta es la guerra , – сказал Агустин. – Какая сука эта война.

– Да, друг, да. Но ты поспеши.

– Salud, Inglés , – сказал Агустин, подняв в приветствии сжатую в кулак правую руку.

– Salud , – ответил Роберт Джордан. – Уезжай, друг.

Агустин развернул лошадь, резко опустил кулак – словно выругался снова – и поскакал вверх по склону оврага. Остальных уже давно не было видно. Перед тем как въехать в лес, он оглянулся и еще раз вскинул кулак. Роберт Джордан помахал ему в ответ, и Агустин тоже исчез из виду… Роберт Джордан перевел взгляд вниз, на дорогу и мост. Лучше лежать так, подумал он. Не стоит рисковать и переворачиваться на живот, слишком уж близко к поверхности торчит эта штука, да и видно так лучше.

От всего пережитого и от того, что они уехали, он чувствовал себя опустошенным, выжатым, изнуренным, во рту ощущался привкус желчи. Теперь наконец и уже навсегда все проблемы остались позади. Что бы ни было раньше и чему бы ни предстояло быть, для него проблемы кончились.

Все ушли, и теперь он сидел один, прислонившись спиной к дереву. Глядя на зеленый склон, он видел серого мерина, лежавшего там, где Агустин пристрелил его, а дальше – дорогу и лес на той стороне. Потом он перевел взгляд на мост и на дорогу за ним. И там, и там происходило движение. Ему были видны грузовики, заполонившие всю нижнюю дорогу. Их серая масса просвечивала сквозь деревья. Потом он посмотрел на верхнюю часть дороги, где она полого уходила вверх. Теперь они уже скоро придут, подумал он.

Пилар позаботится о ней лучше, чем кто бы то ни было. Ты это знаешь. У Пабло наверняка надежный план, иначе он бы не стал рисковать. За Пабло можно не беспокоиться. А о Марии совсем думать не нужно. Постарайся поверить в то, что ты ей сказал. Это будет лучше всего. Да и кто говорит, что это было неправдой? Уж конечно, не ты. Ты этого не можешь сказать, ведь не скажешь же ты, что того, что было, не было. Вот и оставайся в этой уверенности. Не становись циником. Времени осталось слишком мало, и ты только что сам отослал ее. Каждый делает что может. Для себя ты уже ничего не можешь сделать, но, вероятно, ты еще можешь что-то сделать для другого. Что ж, за четыре дня мы испытали всё возможное счастье. Даже не за четыре. Я пришел сюда уже к вечеру, а сегодня не успеет и полдень настать. Это значит – три ночи и меньше чем три дня. Будь точен, сказал он себе. Абсолютно точен.