Станислав Рудольф - Дальтоник

— Можешь только радоваться!

Станя долго непонимающе смотрел на нее. Мать прошла мимо, не сказав больше ни слова, предоставив ему самому обдумывать судьбу, свою и Милады. Наконец-то у него развязаны руки! Через несколько дней Милада, конечно, оправится, но день свадьбы теперь можно будет перенести по состоянию ее здоровья! Все поймут. Приглашения на свадьбу будут сожжены, какое счастье, что их еще не разослали! Кольца Станя уберет, все равно за них платил он, а не Милада, Власта извинится перед теми, кого пригласила заранее, для любопытствующих — тех, кто станет справляться о новом дне свадьбы, — ответ готов: будет видно! Это звучит достаточно неопределенно, все зависит от состояния здоровья Милады! Так по крайней мере будут говорить Власта Пудилова и Станя.

— Почему, мама? — Он шел следом за ней до передней.

— Сам когда-нибудь поймешь! — сказала она примирительно и стала раздеваться.

— Ну, поздравляем тебя, Мила! Желаем здоровья и счастья!

— А это тебе на память от нас! — И Гавелка вручил Адамцевой аккуратненький сверточек.

Все выстроились вдоль стен учительской — в руке у каждого бокал с вином, — готовые выпить за здоровье и успехи Адамцевой в день ее пятидесятилетия.

— Ну!.. — припечатал один из коллег поцелуйчик на ее щеке. — От имени всех!

Подходили и поздравляли. Была среда, уроки уже закончились, решили задержаться на часок, чтобы отметить торжественный юбилей.

Адамцева благодарила и угощала тортом и бутербродами. Лекса с Камилом навалились на еду, словно голодали не меньше недели. Они отхватили еще по куску домашнего торта, и Камил с полной тарелкой уселся рядом с Геленкой.

— Нет, нет, я недавно обедала! Что будет с моей фигурой! — отказывалась Геленка.

— Ну возьми хоть торта!

— Не хочу, правда…

Левой рукой Камил обнял Геленку за шею, привлек к себе — на него пахнуло духами «Hélène Rubinstein», «ах какая блузочка с абстрактным рисунком!» — второй рукой взял бутерброд с салатом из омаров, силой заставил ее откусить кусочек и с неохотой отпустил руку. О господи, ну и женщина! Такая не оттает даже в Африке!

Все расселись вокруг стола. Адамцева, слегка раскрасневшись, сидела между директором и его замом.

Неожиданное внимание коллег вывело ее из обычного равновесия. Счастье еще, что она догадалась сегодня принарядиться. Темное платье хоть немного, но скрывает бесформенную фигуру. «Посмотри-ка, что тебе подарили товарищи!» Скинулись по двадцатке. Сейчас, после рождества, это накладно. Две недели назад собирали на венок для Златко. Дана снова влезла в конверт с ребячьими сокровищами. Восемнадцатого получка. Она тут же все вернет.

Адамцева медленно развязала узелки тонкого шпагата, которым был завязан сверток, и достала оттуда фен.

— Какая прелесть… — ахнула она, чтобы доставить окружающим удовольствие.

— Теперь, Мила, ты у нас будешь настоящая секс-бомба! — заорал Прскавец и придвинул поближе к себе бутылку красного вина. — Я просто не ручаюсь за себя!

Адамцева положила электроприборчик перед собой и, оглядев окружающих, заявила растроганно:

— Большое, большое вам всем спасибо!

Все умолкли, уставившись на взволнованную юбиляршу. «В общем-то, Адамцева неплохой человек, — рассуждали они. — Разве что немного наивная».

— Значит, выбор мы сделали правильный, — сказал Бенда и удовлетворенно улыбнулся. — Это Анечкина идея! — Он кивнул в сторону Бржизовой.

— Сейчас после рождества в магазинах хоть шаром покати, счастье, что у нее в «Электре» оказался блат. Однажды, — Бенда уже обращался скорее к остальным, чем к имениннице, — в нашей роте справляли именины диктора Враны, командир от имени всех решил сделать ему хороший подарок. Он собрал офицеров и предложил написать на листочках, что они хотели бы — как командиры — ему подарить. И представьте — офицеры все, как один, написали одно и то же!

— Дерьмо! — деловито объявил Прскавец.

— Ну, ну… — укоризненно оборвал его директор Ракосник, нахмурившись.

— Нет, не то, что ты думаешь, но… — Бенда собирался закончить свой рассказ о тех давних временах, когда он служил в армии.

— Добрый день! — В учительскую вошел школьный сторож Поливка. В руках он держал букет прекрасных алых гвоздик. За ним шла его жена. Они тоже пришли поздравить Адамцеву. Адамцева пожала им руки, предложила вина, бутербродов и торта. Поливка, жуя, разглагольствовал о том, что, когда бабам стукнет пятьдесят, то охотникам должны выдавать разрешение на их отстрел…

— Нет, можно уже с тридцати, Богоуш! — соглашаясь с его мнением, крикнул ему Прскавец. О том, как проходили именины в Вышних Ружбахах, все забыли.

Дагмар Влахова надела вечернее платье и стала вертеться перед зеркалом. Платье было смелое, но, к счастью, она без всякой натяжки и комплексов могла себе это позволить. Декольте, обнажая плечи и спину, заканчивалось бантом из той же ткани, который можно было завязать свободным узлом. Уши Дагмар украсила блестящими клипсами и заколола волосы блестящей пряжкой, надела на руку серебряный браслет из таких же серебряных бусинок, подарок Губерта к десятилетию их свадьбы.

— Какая ты у нас красивая, мамочка! — закричала Романка.

— Правда? — Дагмар наклонилась и осторожно, чтобы не размазать помаду, коснулась ее щечки.

— Ну, зови папу, пусть на меня взглянет! — Романка убежала, а Дагмар вернулась к своему отражению в зеркале. Макияж милосердно скрыл мелкие морщинки вокруг глаз. Сегодня можно не бояться нанести лишний слой косметики — при электрическом свете лицо будет выглядеть естественным и свежим. Дагмар успела сделать днем маникюр и даже подремала у себя в лаборатории. Настроение — отменное, она так радуется, так ждет этого вечера! Два года они с Губертом нигде не были. Нынешний бал, устраиваемый для родительского комитета, пропустить нельзя. Ей удалось умолить Губерта, и наконец после всяческих ухищрений, уловок, выкручиваний он все-таки пообещал: ладно, мол, они пойдут. Но только до двенадцати! — выговорил он себе лишний час.

Дагмар слышала, как Губерт возвращается от норок.

— Что случилось?.. — спросил Губерт в дверях спальной.

Дагмар медленно повернулась к нему, слегка расставив в стороны руки, как рисуют в модных журналах.

— Ну, тебе нравится твоя жена? — улыбнулась она.

Губерт мазнул по ней взглядом, прошелся, словно скалкой по тесту.

— Ничего себе… — буркнул он, стаскивая старую лыжную куртку, которую теперь надевал к норкам, сняв наконец, он повесил ее в коридоре на вешалку. Часы уже показывали половину седьмого. Если они хотят успеть к началу, надо поторопиться. «Уже третья норка начала волочить задние лапки. Вдруг это — эпидемия? Значит, все передохнут. Завтра же поеду к ветеринару, чего им мучиться!»