Станислав Рудольф - Дальтоник

Она выключила мотор, вылезла из машины и собиралась уже, захлопнув дверцу, запереть ее, но не успела даже вытащить ключи, как увидала, что из громадных ворот замка повалила шумная толпа учащихся. Их было не меньше пятидесяти. Вслед за ними шли трое взрослых. Мужчину в зимнем пальто, застегнутом на все пуговицы до самого подбородка, Ирена в счет не брала. Она метнула взгляд в двух женщин, которые шагали рядом. В одной Ирена сразу же узнала подружку Камила. Брюнетка! Это была ОНА! Ошибки быть не могло.

Такая девушка с гордой осанкой вполне могла быть соперницей! Признаться себе в этом, конечно, горько и больно, но Ирена хотела знать правду. И вот она, правда. Теперь-то она знает все, и даже с лихвой! А известно ли этой «ночной красавице», что Мирек попал в катастрофу, что лежит в больнице битый-перебитый, наполовину калека? Возможно, Мирек писал ей, правая рука у него действует. Ирена долго смотрела на девушку; та, почувствовав взгляд, улыбнулась очаровательной улыбкой и спросила:

— Вы кого-нибудь ищете?

— Нет, нет!.. — поспешно ответила Ирена и сунула связку ключей в карман шубки. Теперь все трое разглядывали ее. — Я приехала к пани Берковой.

— Вот как!.. — дружески улыбнулась последняя страсть Мирека. — Она, видимо, в кухне, по крайней мере я только что ее там видела.

У нее был звонкий мелодичный голос. Потом они все спустились по ступенькам вниз, на площадку, и больше уже Иреной не интересовались. Будущие агротехники и агрономы с громкими криками один за другим исчезали в замковом парке.

Ирена сделала вид, будто идет к Берковой, но, миновав ворота, как только милосердный полумрак скрыл ее, остановилась в начале длинного коридора, где эхо чутко отзывалось на самый тихий шаг, и стала ждать, когда те трое растворятся наконец во тьме за кустами, с которых еще и сейчас, зимой, не облетела листва.

Ирена вернулась к отцовскому автомобилю, села за руль, спокойно прогрела мотор и пустилась в обратный путь.

Странно: она не была ни раздражена, ни взволнована. Чувство неукротимой ревности сменилось тупым безразличием.

И вот Ирена сидит за рулем, а в памяти мелькают поблекшие кадры. Хорошие минуты с Миреком. Отпуск в Болгарии, сумасшедшая гонка по замерзшему шоссе над плотиной, на Шпиндлеровом Млине, последние прощальные поцелуи в дверях, когда поздно вечером он провожал ее домой, прошлогодний бал охотников, регулярные дискотеки в клубе по пятницам.

То были обрывки воспоминаний! Черноволосая красавица на лестнице замка была намного реальнее, убедительней и вызывающе грешной. И все-таки Ирена играла словно в теннисный мяч теми прекрасными минутами, хотя они давно ушли в прошлое.

Но дома западня захлопнулась. Ирену терзало одиночество, все эти разговоры о свадьбе, которыми обе матери развлекались, как пасхальными трещотками, необходимость регулярно посещать больницу… Ей казалось, что она уже не в силах принять никакого решения, даже на ближайший час, не говоря уже о будущей жизни. Она безучастно позволяла тащить себя в общей упряжке горячих забот и внимания. Когда Мирека выписали из больницы — с еще не зажившими стежками шрама над глазом, прихрамывающего, опирающегося на палку, — дата свадьбы уже была определена…

— Нет, нет, ты похвались нам, Иренка, — настаивала Дана. — Когда же все-таки будет это самое, чего, как ты утверждаешь, не будет?

К чему делать из этого секрет? Мать так или иначе не сможет удержать языка за зубами, ведь она так счастлива, что выдает замуж единственную дочь!

— В первую субботу марта! — сообщила Ирена дату, на которой остановились обе матери. Сослуживицы, облегченно вздохнув, просияли и тут же принялись наперегонки задавать вопросы: «Сколько будет народу? Что ты наденешь? Пошьешь белое? А ужин? Говори! Кого берешь в свидетели?..»

Ирена отвечала уклончиво. Они даже обиделись.

По коридору прямо на них мчались двое мальчишек из восьмого. Стадо мустангов передвигается в прериях, несомненно, намного тише… Когда уже казалось, что все три учительницы сейчас будут сбиты с ног, мальчишки притормозили, и тот, что повыше, с прелестной щербиной между передними зубами, тяжело переводя дыхание, выпалил:

— Товарищ учительница! — Это относилось к Дане Марешовой. — Вас зовет Ракоска! Прямо сейчас!

— Ты хотел сказать — товарищ директор Ракосник?.. — поправила его Бржизова.

— Да… конечно, извините! — запыхтели посланцы.

Дана посмотрела на приятельниц.

— Что случилось? — спросила она ребят.

— Это нам неизвестно. Поехали! — пожал плечами тот, поменьше, и растопырил руки, словно вел гоночный мотоцикл.

Учительницы, как видно, ошиблись, они примчались не на мустангах, а на сверхмощных мотоциклах. Мгновенно взяв старт, «гонщики» заставили нескольких первоклашек отпрянуть в сторону и освободить путь. Первый поворот перед школьной кухней они преодолели с профессиональной уверенностью.

Дело плохо! — поняла Дана в тот же момент, как только вошла в кабинет директора. У двери, прижавшись к стене, стоял Камил Маржик, напоминая приколотого к пробке экзотического жука. В кресле за журнальным столиком сидел, поигрывая карандашом, Гавелка. Дана вошла, он взглянул на нее и сделал попытку ободряюще улыбнуться. Директор Ян Ракосник шагал по кабинету, то и дело стряхивая пепел с сигареты, которая давно погасла. Вдруг он остановился и, подпрыгнув, крутанулся на каблуке. Ну чем не лутц! [5] Прыжок в фигурном катании. И, слегка наклонив голову, бросил раздраженно:

— Где, деньги за шиповник?

— У меня! — ответила Дана удивленно, словно не понимая причины его негодования.

— Почему ты до сих пор не раздала их ребятам?

— Забыла…

— Сколько у тебя денег? — поинтересовался директор, все еще стоя в позе ведущего допрос судьи, который сражает обвиняемого залпами доказательств.

— Кажется, около тысячи крон, — сказала Дана.

Директор иронически рассмеялся.

— Около?..

— У меня есть подтверждение…

— Деньги принести немедленно. И список тоже! — приказал Ракосник, заметив ее беспокойство.

Дана отбросила прядь волос со лба и тихо промямлила:

— У меня их с собой нет…

— Сходи за ними в класс!

— Я вообще не принесла их в школу!..

Директор Ракосник изумленно глянул на своего заместителя, тот пожал плечами. Подобное поведение казалось обоим по меньшей мере странным.

— Я боялась, что кто-нибудь стащит.

— Чепуха! Ты могла положить деньги в мой сейф. Это тебе в голову не пришло?

Дана не ответила. Директор Ракосник снова зашагал по кабинету.

— Только и слышишь жалобы! Родители беспокоятся, что детям не платят заработанные ими деньги. Что они подумают о нас, учителях? Конечно, это их право — жаловаться. Но ко мне, ко мне они не идут! Говорят в других местах. И не где-нибудь в молочной или там у мясника, а в облоно или на родительском собрании! А мне потом звонят все кому не лень: что это, мол, творится у вас в школе? Это, Дана, с твоей стороны несерьезно! Тебе-то ни перед кем не надо оправдываться, самое большее — тебя отругаю я! Но нам с товарищем Гавелкой еще полгода придется выслушивать попреки! Что мы зажали деньги! Украли у детей! Мы — жулики! Как будто я не знаю людей: их хлебом не корми, дай возможность пошуметь! И этот тоже!.. — повернулся он к Камилу. Камил вздрогнул. — Являешься в школу с какой-то сомнительной танцульки, и от тебя несет, как из пивной бочки! Чтоб такое в последний раз! Понятно?.. — Камил мотнул головой, словно загнанная лошадь. — С нас уже хватило дурацкой истории с роялем! Я вчера целое утро потратил на пани Кризову, до которой дошли слухи, что ты отдал на растерзание их семейный рояль! И это — ты, такой отличный музыкант! Нет, ты — варвар! Вандал! Конечно, — он изменил голос и коснулся взглядом Гавелки, — это и наша ошибка! — и, заметив зажигалку на своем рабочем столе, кинулся к ней, раскурил давно погасшую сигарету, потом объявил Дане: — Скоро десять! — Все поглядели на маятник часов, что висели на стене между двумя низкими шкафчиками и отмеряли время уроков. — В десять пятнадцать идет автобус в Тынец. Собирайся, езжай домой за деньгами и за списком! В двенадцать вернешься и раздашь ребятам деньги! Тебе все ясно!