Станислав Рудольф - Дальтоник

Гамза предельно кратко сообщил собравшимся, почему счел нужным просить председателя школьной парторганизации Бржизову созвать внеочередное партийное собрание, и протянул ей письмо, предложив зачитать текст вслух.

— Лучше ты, Иванка, — извинилась Бржизова, — я забыла в классе очки, — и она передвинула к пионервожатой по блестящей доске стола три скрепленные страницы.

— Хорошо!.. — сказала Раухова и стала спокойно читать.

Заведующий роно Гамза вел наблюдение за присутствующими. Каплирж, застыв, сидел на стуле и с безучастным видом смотрел в окно. Со своего места он мог видеть кромку леса, куда вели стопы всех школьных прогулок, а над лесом — серо-голубое небо с мазками желтоватых облаков, предвещающих весну. Директор Ракосник сидел, сцепив на столе руки, в руках он держал карандаш, лицо его было пепельно-серым. Дана Марешова нервно окидывала окружающих взглядом. Бенда удивленно цокал языком, заместитель директора Гавелка вертел головой, как радаром. На лице усатого, того, что сидел как раз напротив Гамзы, не отражалось ничего. Гамза мог поклясться, что мысли этого человека витают где-то далеко-далеко. Старый Выдра, этот неугомонный борец за справедливость, не успокоившийся и на пенсии — он охотно берется за любую общественную работу, от которой другие бегут, — сидел приставив рупором ладонь к левому уху. Последствия «внимания», проявленного к нему в концентрационном лагере, нет-нет да и сказываются, особенно сейчас, когда Выдре далеко за шестьдесят. Учительница, которая читает письмо, Гамзе — он и сам не знает почему — несимпатична. Будь объективен, одергивал себя Гамза, хоть ты и полагаешь, будто первое впечатление — самое верное, что касается этой бабенки — тут ты можешь ошибиться!

Ивана Раухова закончила чтение и вернула письмо Гамзе. Тот аккуратно его сложил. Стояла такая тишина, что был слышен шелест бумаги. Гамза на мгновенье свесил голову на грудь, обдумывая, как начать, и вдруг заметил, что выпуклость живота скрывает от его глаз даже собственную ширинку! Пора, в конце концов садиться на диету, а не обжираться до безобразия — мелькнуло в голове. Он резко выпрямился, метнул взгляд в потолок и заговорил:

— Вы, товарищи, конечно, понимаете, что в письме содержится целый ряд серьезных обвинений, а если говорить откровенно, то оно ставит под сомнение характер работы как директора школы, так и школьной партийной организации в целом. Мы будем очень рады, если вы выскажете мнение о содержании письма и поможете нам разобраться в этом вопросе. Прошу! — Он повернулся к Бржизовой, как бы передавая ей слово.

— Итак, товарищи… — призвала коллег к действию председатель школьной парторганизации.

Коллеги молчали, мучительно ощущая, что они должны, вернее, обязаны определить степень предполагаемой вины или полную невиновность тех, кому предъявлено обвинение.

Анечка Бржизова терпеливо ждала, время от времени ободряюще улыбаясь присутствующим, но это не помогало.

Наконец решился Гавелка. Он потянул было вверх руку, но тут же, опустив ее, положил на стол. Гавелка сказал:

— Все перечисленное в письме не что иное, как искусственно подобранные и пригнанные друг к другу факты. Можно подумать, будто в нашей школе царит закон джунглей. Я не понимаю, Йозеф, — он резко повернулся к Каплиржу, — что заставило тебя поступить подобным образом? Тебе действительно так плохо живется среди нас?

Каплирж, словно знамя, взметнул над головой руку, терпеливо ожидая, когда Бржизова предоставит ему слово.

— Товарищ Гавелка, очевидно, не принял во внимание окончание моего письма, где я очень четко поясняю, почему счел своим долгом об этих проблемах не только заявить, но поставить в известность вышестоящие инстанции и засвидетельствовать это в письменном виде.

— Стоит ли выносить сор из избы, — сокрушенно сказал Гавелка, — и позорить себя на весь район?

На этот «довесок» Каплирж не отреагировал. Раскачался и встал Бенда.

— Не знаю, не знаю… — Он вертелся, оглядывал присутствующих и сопровождал каждое слово каким-то странным похохатываньем. — Возьмем хотя бы этот рояль! Рояль нам просто дали, и нигде не было ни указано, ни приказано, как нам с ним поступить. А вдруг бы школьный сторож его вообще сжег… могу привести такой пример…

Тут Бржизова остановила его, опасаясь рассказа о Вышних Ружбахах.

— Это второй вопрос, не так ли, Франтишек?

Директор Ян Ракосник и заведующий роно Гамза кивнули.

— Все это чепуха и выдумки! — квалифицировала письмо Иванка Раухова. — Не мог же предположить директор Ракосник, что несколько метров этой ткани с фабрики — краденые. Товарищ Ракосник, насколько мне известно, не является сотрудником Скотленд-ярда!

— Надеюсь, — снова заговорил Каплирж, не прося слова, — что хоть кто-то из товарищей понял… — он подчеркнул слово «кто-то», чтобы столь тонкой иронией перечеркнуть выступление хромоногой Иванки, — …что я критикую не только сам факт, но и безответственное к нему отношение со стороны директора Ракосника, а также и всей нашей партийной организации. Я решительно не согласен с методами, которыми разрешаются серьезные проблемы в нашей школе!

— Товарищ Выдра! — Бржизова предложила высказаться тому из присутствующих, кто еще не выступал.

Пенсионер Выдра дважды поправил спустившиеся на нос очки, подвинув их повыше к переносице, но не успел вымолвить и слова, как опять подал голос Каплирж.

— Мне кажется, что товарищ Выдра находится среди нас столь непродолжительное время, что навряд ли сможет объективно судить о создавшейся здесь ситуации. Как ты сам считаешь, товарищ Выдра? — обратился он к старшему коллеге.

— Пожалуй, ты прав, — согласился старик. И Каплирж не смог скрыть торжествующей улыбки.

Бржизова же в этом узрела желание пресечь дискуссию.

— Губерт Влах!

Губерт уставился взглядом под стол и поигрывал там связкой ключей. Бржизова назвала его имя, и он испуганно вздрогнул.

— Не знаю… — выдавил Влах неопределенно.

Анечке стало стыдно за него перед Гамзой и перед инспектором Гладилом.

— Чего ты не знаешь? Ты ведь должен иметь свое мнение о том, что слышал!

Губерт отрицательно покачал головой.

— Не должен!.. — Он посмотрел на председательницу почти с провокационной дерзостью.

— Следовательно, ты согласен с содержанием письма? — настаивала Бржизова.

— Я не сказал «да»!

— Но мы не слышали и твоего «нет»! — резко бросила она. Иногда этот Влах своим подчеркнутым безразличием просто действует ей на нервы.

Директор Ракосник испытующе смотрел на Губерта. Кто он? Союзник или враг? Губерт Влах в крушетицкой школе почти два года. Всегда аккуратен и дисциплинирован. Отлично подготовленные уроки. В классе идеальная дисциплина, иногда даже слишком жесткая. У Прскавца — у того скорее палочная, достигнутая подзатыльниками и шлепками, у Губерта же Влаха — строгой и систематической требовательностью. Задав что-нибудь своим ученикам, он никогда не забывает проверить! Директор просматривал его тетради. Запись материала — проверка. Затем проверка после внесения поправок. Через неделю проверка всех поправок. Для учителя это работа нудная, кропотливая, задерживающая прохождение дальнейшего материала. Но Влах знает, что не столько объем знаний, сколько последовательность в их усвоении приносит неоценимые плоды. При таком методе даже самый посредственный ученик достигнет лучших результатов, нежели рассеянный «Эйнштейн». Иногда он, Ракосник, даже завидует этим качествам Влаха. Те, кто знал Губерта до перевода в местную школу, утверждают, что раньше он был, кроме того, еще веселым и общительным. Здесь же любой ценой стремится быть в стороне, ни за — но и не против… Дать великолепный урок — и поскорее домой! Те, другие, что остаются после занятий и тратят время на работу в методических объединениях, ведут кружки и занятия для отстающих, поначалу жаловались на него, но со временем привыкли. И никто не знает, какой же он, Губерт Влах, на самом деле. Способен на подлость или человек порядочный? Ответить на этот вопрос пока никто не может.