Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

В 1976 году ему исполнилось шестьдесят лет. Отвечая на многочисленные приветствия и вопросы, связанные с его творчеством, он сказал: «Я не ставлю перед собой специальной цели написать революционный роман, я — сам революционер, поэтому мои произведения должны быть революционными».

«Бертильон 166» стал одной из самых популярных книг не только на острове, ее перевели на восемь языков, а ее автор по праву может считаться одним из значительных писателей современной Кубы, посвятивших свое творчество революции.

Романы Лисандро Отеро и Хосе Солера Пуига, включенные в настоящий том, дают достаточно широкую панораму кубинского прошлого — не очень далекого, хорошо сохранившегося в памяти людей.

Хотя роман Отеро вышел позже романа Пуига, он рассказывает о событиях, предшествовавших тем, что происходят в «Бертильоне 166». Таким образом, создается довольно полная картина кануна революции на Кубе и ее кульминации. Произведения как бы дополняют друг друга: в первом перед нами история молодого человека пятидесятых годов, еще не определившего свой путь, во втором молодые герои уже сознательные, организованные борцы, а Куба охвачена огнем повстанческой войны. Чтобы показать революционную действительность Кубы, Лисандро Отеро и Хосе Солер Пуиг избрали один литературный прием: они сознательно обратились к прошлому, ибо понимали, что настоящее стало возможным только потому, что прошлое было побеждено. Прочитав оба романа, мы лучше поймем, какой ценой досталась кубинскому народу эта победа, еще выше оцепим вклад его сыновей и дочерей, отдавших свои жизни ради свободы и независимости родины.

Ю. Погосов

LISANDRO OTERO

LA SITUACION

LA HABANA 1963

Воскресенье,

26 августа 1951 года

Горизонт уже покраснел, но я не чувствую времени. Я здесь, на пляже Варадеро, напротив длинных причалов Кавама, я здесь, и я существую. Мое имя — Луис Даскаль: несколько букв, условное обозначение, фабричное клеймо, чтобы отличать одно изделие от другого, но само по себе ничего, абсолютно ничего не значащее — просто Луис Даскаль. Я пью уже пятый или шестой бокал виски, не помню точно. День кончается, солнце вот-вот зайдет. Только на Кубе бывает такой закат. Как на безвкусной почтовой открытке. Море спокойно, а солнце очень значительно. Это необходимо, томительно необходимо, чтобы было такое вот большое солнце. Оно отвлекает от земных забот. Виски надо пить с чистой водой, потому что, когда пьешь с содовой, не пьянеешь. Этот прекрасный шотландский напиток позволяет забыть невыносимую и неотвязную альтернативу. Стоит выпить виски (можно ром или коньяк), как альтернатива отступает и открывается тот единственный путь, на котором человек может забыться, — путь, на котором все предстает в розовом свете. Теперь час коктейлей, и из сверкающего огнями бара «Кавама» несется шум. Все сейчас там. И нетрудно представить, о чем они разговаривают: у Иони потрясающий цвет лица, он контрастирует с его голубыми глазами, переговариваются женщины. Крошке Карденас идут длинные волосы, а на солнце они отливают золотом, говорят мужчины. Сейчас все там, в «Каваме», строят планы, как лучше провести сегодняшний вечер. Это должен быть великолепный вечер, потому что он последний в этом сезоне. Завтра понедельник, и все возвращаются в Гавану, а в первых числах сентября начнутся занятия в школах и университете; начнется служба и покупка зимней одежды; начнется концертный сезон в филармонии и оперный — в «Аудиториуме», а потом пойдут декабрьские праздники, которые устраивают в клубах Арельяно, и тогда Яхт-клуб и Билтмор-клуб превратятся в смешное подобие Бродвея. Завтра по шоссе потянется длинная вереница автомобилей. Но сегодня все еще здесь, и те, кто приехал только на вечер или на субботу и воскресенье, выясняют, кто уже прибыл и где устроился, а кто остался в Гаване и почему. Заодно тщательно смотрят, чтобы не смешаться с теми, кого считают ниже себя. Многие озабочены, как бы не слишком открыто, но все же похвастаться новой покупкой. Я вдруг чувствую необходимость отбросить все это и совершить что-нибудь безрассудное, какое-нибудь безумство: я выплескиваю содержимое бокала, пробежав немного, струйка виски впитывается, сверкающая ниточка превращается в темный след на мелком песке. Голова невыносимо ясна.

Вот и первая звезда взошла. Мальчишкой я приходил в ужас при мысли о том, что свет, который я вижу сейчас, излучался миллионы лет назад, что пространство безгранично и что, вероятно, существуют другие планетные системы, подобные солнечной, и, может быть, там есть жизнь; все, что не имело конца, все, чего я не знал, меня пугало. А мысль о вечном движении рождала невыносимое напряжение и страх. Я изобрел реактивные самолеты задолго до того, как появились настоящие; я изобрел их, наблюдая за неожиданными рывками детских воздушных шариков, из которых вдруг разом выходил воздух. Вот солнце и село.

Варадеро хороший, самый хороший курорт. Я немного пьян, но все равно это хороший курорт. И пейзаж эффектный — пальмы подступают прямо к воде. Тепло расслабляет, а кожа под рубашкой горит. Эта рубашка мне идет; мне нравится ее бледно-голубой цвет и приятно прикосновение нейлона к телу. На Варадеро всегда так бывает: вдруг появляется эта чувственная радость оттого, что ты живешь, оттого, что ощущаешь солнце и воду, видишь голубизну моря, видишь, как все сверкает в этом палящем белом свете. Потом приходит внутренняя удовлетворенность, точно несешь в себе скрытый огонь, и ты начинаешь понимать кошек, когда они, мурлыча, трутся о ножку стула. А если еще проплывешь раз-другой, а потом вкусно пообедаешь и обед переварится как следует, а в послеобеденную жару поспишь и под вечер выпьешь немного, беседуя с приятелем, да еще зайдешь к женщине, из тех, с кем можно познакомиться в баре «Кастильито»… то чего еще остается пожелать на рассвете следующего дня, когда видишь, что все по-прежнему на своем месте: и прозрачное светло-зеленое море, и кроны деревьев, выступающие над крышами домов, у самой воды, и сосны, и дикий виноград, вылезающий из-за пояса цементной изгороди прямо на песок пляжа. Чего остается пожелать? Правда, есть еще на свете спокойствие. Есть? Да, есть: спокойствие слона в стаде, пока вожак не пал от пули охотника. Или беззаботность гиппопотама, не подозревающего о том, что его огромная пасть, которой он тщетно пытается поймать солнце, будет развлекать миллионы зрителей в кинотеатрах всего мира. А есть и безмятежность зрителя, который, сидя в кино, наслаждается созерцанием блестящих боков чудовища, потому что пламя пожара еще не охватило все вокруг и не заставило зрителя судорожно метаться в поисках выхода. «Осторожно, гиппопотам! На тебя направлена камера. Закрой пасть! К чему забавлять людей, которые могли бы мыслить?» Нет, безмятежность все-таки существует, а Варадеро — лучшее место на земле.