Лисандро Отеро - Так было. Бертильон 166

Помещик Киньонес задумчиво теребил пальцами свой дряблый подбородок. Потом внимательно посмотрел на молодого собеседника.

— Хорошо, я дам, — сказал он дрогнувшим голосом. — Но учтите, что за последние три месяца я уже второй раз даю. И каждый раз по пятьсот песо!

— Те, кто борются и гибнут, отдают больше! — резко ответил молодой человек и, поднявшись, перешел к другому столику.

В затененном углу торговец кожами Апарисио, растерянный и бледный, глядел на собеседников.

— Хорошо, — наконец сдался он. — Отвезите его ко мне. Но пусть не воображает, что сможет уходить и приходить, когда ему захочется.

— Даем слово, что этого не будет.

— Я беру его с одним условием: он будет тихо сидеть в самой дальней комнате и ничем не скомпрометирует меня…

— Он выйдет из этой комнаты только для того, чтобы вернуться в Сьерру. Конечно, когда поправится после операции.

— Ладно.

Факундо Альмейда, Педро Агилар и Хуан Арментерос говорили о своих сыновьях.

— Педрито сейчас в Испании. Наконец мы с женой можем спать спокойно.

— Я тоже успокоился, когда Кики уехал на север.

— А мой в Сьерре. Я отдал четыреста песо за винтовку и сотню патронов.

Фармацевт Фернандо Росалес делился своими горестями с Росендо Эстрадой, одним из компаньонов фирмы «Эстрада и Бертон»:

— Так дальше нельзя жить. Надо что-то предпринимать.

— Разумеется.

— Никакой торговлей не проживешь.

— Где уж там.

— Мы скоро разоримся.

— В течение дня теряешь то, — что сколочено за долгие годы. Хватит, надо что-то предпринимать!

В баре клуба «Виста-Алегре» господа смаковали аперитивы перед завтраком.

Стоя у незнакомого дома, Карлос Эспиноса мгновение колебался, прежде чем постучать в дверь, окрашенную зеленой краской. Видно было, что он очень взволнован. В дверь стукнул торопливо, нерешительно.

Каштановые волосы Карлоса, гладко зачесанные назад, красиво обрамляли высокий лоб. Взволнованное бледное лицо с синевой под глазами казалось больным. Ожидая, пока ему откроют, молодой человек тщательно вытер вспотевшие руки о рубашку.

— Профессор дома? — спросил он мулатку, открывшую дверь. — Пожалуйста, передайте ему, что Карлос Эспиноса… Если он будет так добр… Словом, я хочу поговорить с ним!

— Входите и садитесь, пожалуйста, — любезно сказала женщина и исчезла за портьерами, прикрывающими дверь во внутренние комнаты. Юноша, обессилев от волнения, рухнул в плетеное кресло-качалку. Немного покачавшись, вытащил из кармана сигареты и спички, но не закурил почему-то, а спрятал опять все в карман. Потом снова достал и теперь закурил, продолжая покачиваться в кресле.

Старинная мебель, фарфоровые фигурки на полках, картины на стенах. Его внимание привлекла стопка книг на столике рядом с качалкой. Читая названия, он не сразу заметил, как в комнату вошел старик. Карлос вскочил и крепко пожал протянутую ему руку.

— Добрый вечер, профессор. — Голос юноши был спокоен и звучен.

— Добрый вечер. Садись.

Хозяин дома опустился в качалку напротив Карлоса. Лет шестидесяти, худощавый, чуть повыше Карлоса, с лицом, беспощадно изборожденным морщинами, он был в черном старомодном костюме и такого же цвета галстуке-бабочке, стягивавшем твердый накрахмаленный воротничок сорочки. Высокий лоб переходил в лысину, которую старик часто и осторожно поглаживал, будто хотел прогнать тревожные мысли. Наконец глаза его дружелюбно остановились на лице Карлоса. Юноша погасил сигарету и медленно покачивался в кресле, ожидая, что разговор начнет хозяин.

— Ты уже знаешь? — печально спросил старик.

— О чем, профессор? — Карлос судорожно сжал подлокотники кресла, во взгляде появилась тревога.

— О Вальдино… Сегодня утром его нашли на дороге в Кобре… — Голос профессора стал глухим от волнения. — Исклеванного стервятниками. — И он зарыдал, закрыв лицо ладонями. — Такой хороший мальчик, способный студент.

Карлос Эспиноса, затаив дыхание, смотрел на профессора. Потом чуть слышно произнес:

— Я знал, что его схватили люди Масферрера. — И еще тише добавил: — Его пытали, конечно?

— Страшно пытали! — воскликнул старик. Оба долго молчали. Профессор вытирал глаза большим белым платком. Карлос Эспиноса, стиснув зубы, исподлобья смотрел в окно. Когда он заговорил, его голос дрожал от ярости и горя.

— Они заплатят за это. Заплатят!

Старик слабыми пальцами теребил узел галстука. Потом рука его вяло упала на колено, нога безжизненно качнулась.

— Зверски замучили… — пробормотал он тихо.

Юноша в упор посмотрел на него.

— Поэтому я и хотел вас увидеть, профессор, — сказал он.

Профессор удивленно вскинул голову. Снова подняв руку, он словно пытался отразить ладонью ожидаемый удар.

— Поэтому? — переспросил он с тревогой. — Почему «поэтому»?

Карлос Эспиноса почувствовал, что выдержка вновь покидает его. Лицо покрылось испариной.

— Пытки… — пробормотал он. — Пытки… Вы знаете, что я уже год не посещаю занятий… Я уверен, что вы считаете меня плохим студентом, но…

— Ты был хорошим студентом, — возразил профессор.

Юноше казалось, что в голове у него мелькает одна и та же мысль. Взгляд его беспокойно блуждал по лицу профессора.

— Я… — Старик видел, как он пытается взять себя в руки, — …два часа тому назад убил сержанта Гарригу… Двумя выстрелами… Он был убийца. Все люди знают, что он убийца. Это была казнь.

Профессор вскочил с кресла.

— Мальчик!

Мгновение он стоял, сгорбившийся, побледневший, с дрожащими губами, потом снова рухнул в кресло.

— Зачем ты сюда пришел? — Голос старика звучал едва слышно.

— Не бойтесь, — сказал юноша. Он уже овладел собой и говорил с едва уловимой горечью. — Я вас ничем не скомпрометирую. Они еще не знают, что это сделал я, и меня не преследуют.

Профессор выпрямился.

— Я не за себя боюсь! — он почти кричал. — Я боюсь за тебя! Беги! Прячься! Уходи!

— Нет, — ответил Эспиноса, качая головой. — У меня очень много дел. Есть дела, которые нельзя откладывать. Но мне страшно. Я боюсь. Я боюсь пыток.

Профессор сгорбился и снова заплакал, закрывшись руками. Карлос заговорил быстро и отрывисто:

— Я не боюсь боли. Не боюсь, что меня убьют, Я боюсь не выдержать, заговорить в бреду. Выдать. Вы хорошо знаете меня. Должны хорошо знать, я учился у вас два года…

Выражение ужаса не сходило с лица профессора.

— Вы должны меня хорошо знать, — настаивал Эспиноса. — Вы должны знать…

— Что же я должен знать? — прошептал профессор.

— Как вы думаете, я проговорюсь, если меня будут пытать?

С жадным нетерпением он ждал ответа. Профессор смотрел на юношу, как загипнотизированный На его лице не дрогнул ни один мускул.

— Нет, — наконец произнес он тихо и твердо.