Элизабет Боуэн - Смерть сердца [litres]

– Она спрашивает вас, сэр. Она ожидает вас в салоне.

– Но я не жду никаких юных леди.

– Она в салоне, сэр. Сказала, что подождет.

– То есть она уже там?

Официантка кивнула и смерила его несколько пренебрежительным взглядом. Ее хорошее мнение о майоре переменилось в одну минуту: она сразу решила, что он грубиян и себе на уме. Ничего не подозревающий майор Брутт тем временем ломал голову: может, это какая-то шутка, но кто же станет над ним шутить? Он был недостаточно весел для того, чтобы иметь весельчаков-друзей. Перед тем как выйти из-за стола, он, то ли заупрямившись, то ли застеснявшись, выпил еще стакан воды – от ревеня на зубах остается кислый привкус. Майор вытер рот, сложил салфетку и вышел из столовой тяжелым, осторожным шагом, чувствуя, как постояльцы, прервав свои вялые разговоры, провожают его хмурыми взглядами.

Салон, располагавшийся в другом крыле, отделялся от гостиничного коридора рядом обшарпанных колонн. Поначалу, в мутном осадке дневного света, майору показалось, что там никого нет. Обрадовавшись, что никто не видит, как он тут стоит и озирается, майор осмелился подступиться к беспорядочно расставленным креслам. В углу, за одним из кресел, он увидел Порцию, которая на случай, если появится кто-то другой, изготовилась забиться еще глубже. Майор воскликнул:

– Здравствуйте, здравствуйте!.. Но что же вы делаете здесь?

В ответ она лишь глядела на него, будто дикий зверек, который только-только понял – людей надо опасаться, глядела на него так, будто он загнал ее в угол. Да ей и было тут страшно, словно залетевшей в комнату птице – птице, и без того оглушенной ударами о зеркала и оконные стекла.

Он быстро пробрался через нагромождение кресел, говоря уже настойчивее, куда серьезнее, тише:

– Дорогое дитя, вы заблудились? Не знаете, как попасть домой?

– Нет. Я пришла.

– Что ж, я очень рад. Но отсюда до вашего дома довольно далеко. А на дворе ночь…

– О… Уже ночь?

– Хм, нет, я вот только что поужинал. Но ведь и вас, наверное, ждут к ужину.

– Я не знаю, который час.

Какое бы отчаяние ни скрывалось в ее прозвеневшем на весь салон голосе, вряд ли бесприютность могла прозвенеть в нем еще сильнее. Майор Брутт инстинктивно огляделся: носильщика на месте не было, новые постояльцы не заезжали, а остальные еще не вернулись с ужина – еще подадут сыр, а потом, как обычно, всех обнесут кофе. Он обогнул кресло, служившее ей баррикадой, а им обоим – границей двух разных, шатких миров. Он чувствовал, как Порция с настороженностью вконец отчаявшегося человека измеряет расстояние между ними, а затем она бросилась к нему – будто птица в очередное окно. Она прижала ладони к лацканам его пиджака, растопыренные пальцы впились в ткань. Она что-то неразборчиво говорила. Ухватив ее за холодные локти, он мягко, но настойчиво отстранил ее.

– Тихо, тихо, тихо… Ну-ка, что вы там сказали?

– Мне некуда идти.

– Чепуха, ну что вы, право… Вы лучше успокойтесь и скажите же мне, что стряслось. Вас что, кто-то напугал?

– Да.

– Плохо, плохо. Конечно, если вам не хочется, то и не рассказывайте. Посидите тут немножко, выпейте кофейку или чего еще, а потом я отвезу вас домой.

– Я туда не вернусь.

– Ну, будет…

– Нет, я ни за что туда не вернусь.

– Знаете-ка что, вы присядьте.

– Нет, нет. Мне все вечно только это и говорят. Я не хочу просто тут посидеть, я хочу остаться.

– Ну а я присяду. Смотрите-ка, уже сажусь. Я всегда за то, чтобы присесть.

Отпустив ее локти, он уселся, поймал Порцию за руку и поставил ее перед собой, будто провинившуюся ученицу.

– Послушайте, Порция, – сказал он, – я о вас самого наилучшего мнения. Я и не упомню, когда еще встречал человека, о котором бы я так хорошо думал. И потому не ведите себя будто капризный маленький ребенок, это совсем не в вашем характере, да и мне от этого только хуже. Выкиньте-ка на минутку ваши горести из головы и подумайте немного обо мне – я уверен, у вас это получится, потому что вы всегда были со мной очень милы, я и передать не могу, как это для меня важно. Но придя сюда, сказав мне, что сбежали из дому, вы поставили меня в весьма неловкое положение перед вашими родными – и моими добрыми друзьями. Когда живешь один, вот как я в последнее время, и не знаешь, куда девать время, когда чувствуешь себя немного не в своей тарелке, то такой вот дом, как у них, куда можно прийти в любое время и где тебя всегда тепло встретят, понимаете, это очень много значит. И видеть вас там, среди этой счастливой семьи, было изрядной частью моей радости. Но ведь и они тоже мне очень дороги. Вы ведь не лишите меня всего этого, правда, Порция?

– Я вас ничего не лишаю, – тихо, но безжалостно ответила она. – Анна над вами тоже смеется, – продолжила она, вскинув на него глаза. – По-моему, вы ничего не понимаете: Анна всегда смеялась над вами. Она говорит, что вы безнадежны. Она смеялась над вашими гвоздиками, потому что они были не того цвета, а потом отдала их мне. А Томасу вечно кажется, будто вам от него что-то нужно. И что бы вы ни сделали, даже когда, например, прислали мне головоломку, ему только сильнее так кажется, а она только громче смеется. Когда вы уходите, они вздыхают и закатывают глаза. Они относятся к вам так же, как и ко мне.

В коридоре послышались шаги, и майор инстинктивно вытянул шею, обернулся – постояльцы потянулись с ужина.

– Сядьте, сейчас же, – неожиданно резко велел он. – Не нужно, чтобы все эти люди на вас глазели.

Он пододвинул поближе еще одно кресло, она уселась, несколько потрясенная силой своих слов. Майор Брутт пристально наблюдал за тем, как четверо постояльцев занимают свои излюбленные места. Порция же наблюдала за майором: его глаза так и впились в этих людей; они не подозревают о том, что он сейчас услышал, и потому соседи по гостинице для него теперь воплощение нормальности. Бывают ситуации, когда успокаиваешься от одного только равнодушного вида – эти люди, по меньшей мере, невиновны хотя бы в одном преступлении. Когда дольше смотреть было уже нельзя, иначе пришлось бы встретиться взглядами, майор уставился в пол, на Порцию он даже не взглянул. Она остро ощущала молчание их и близость – разволновалась, встревожилась, что теперь на нее косятся куда чаще, чем днем, а потому сидела неподвижно, даже руками не шевелила.

Казалось, майору интересно разглядывать пол, он даже принялся поскребывать в затылке. Она едва слышно проговорила:

– Нет ли какого-то другого места?.. – Он слегка нахмурился. – Вы ведь снимаете тут комнату?

– И умею же я сесть в лужу.

– Может, поднимемся к вам? Или пойдем куда-то еще?

– И с чего это я взял, что им есть до меня дело… Что, что вы сказали?

– Все слушают, о чем мы говорим.