Георгий Гулиа - Три повести

Я кивнул.

— Мы нашли подводный город близ Сухуми. Подводные развалины близ села Килашур. Мы найдем развалины и здесь!

Мне почему-то захотелось, чтобы Диоскурия оказалась именно на этом месте.

— Лева, — продолжал Виктор, — как называется этот мыс?

— Северный.

— Что за чушь?! Кто вам сказал? Это мыс Кастора! А это что за мыс? — он указал на Южный.

— Мне сказали — Южный.

— Что за провокация! — возмутился «готтентот». — Я, кажется, ясно всем сказал, что это мыс Поллукса. Кастор и Поллукс — братья-близнецы, Диоскуры. Я же нашел бутылку с вином возле этих мысов! Об этом в «Апсны́ капш» было напечатано. Вы читаете «Апсны капш»?

Я отрицательно покачал головой.

— Ха! — сказал Виктор. — Это же абхазская газета и где ее вам читать! Ну и сказал же я чепуху!..

Он разбежался и бултыхнулся в воду. Пофыркав немного, потер себе шею и быстро вылез на берег.

— Лева, а где вы живете?

Я указал рукой на свою хибару.

— В доме, который поменьше? Или побольше?

— Нет, в хижине дяди Тома.

— Поздравляю вас, вы нашли себе жилище рядом с развалинами храма Афродиты. Смотрите, не сманила бы вас в тот лесок какая-либо красавица!

— Нет, это мне не грозит.

— На этом самом месте, где мы сидим, была городская площадь. Позади нас стоял одеон. Это значит театр. Хотите знать, где находилась базилика? — Он кивнул на старый платан, что в полсотне метров от берега. — Некрополь, дорогой товарищ, был в сотне шагов от храма Афродиты. Вот так!

Он начертил на песке план Диоскурии. Я только понял одно: причал и различные портовые сооружения находились теперь — увы! — на дне бухты.

Петя что-то крикнул нам с моря и поплыл к берегу. В одной руке он держал не то камень, не то рыбу.

— Видите!.. — вскричал Виктор. — Первый камень найден!

К великому огорчению археолога, находка оказалась каким-то крабом — без роду и племени. Одна нога у него отсутствовала — ее, по-видимому, откусил некий драчливый морской житель.

— Что это? — с грустью произнес Виктор.

Краб пялил глаза и вознамерился проковылять к храму Афродиты. Но вскоре должен был отказаться от этого, ввиду крайнего истощения сил.

— Этот краб ошалел на свежем воздухе, — определил археолог. — Вы знаете, что черепахи, попавшие под радиацию в районе Бикини, теряли ориентировку и шли в горы, вместо того чтобы ползти к морю?

— Да, слыхал, — сказал я.

— Это же факт!

Краб был передан Варе, и она занялась им. А Петя снова погрузился под воду. Виктор поглядел на часы. Где же этот Мыстаф?

— Запаздывает ваш шофер, — заметил я.

— Он никогда не запаздывает, — всерьез заступился за своего подчиненного начальник. Но, минутку поразмыслив, он сказал: — Правда, он может проскочить в Очамчире. Там у него тетка. Тогда нам — хана. Будем загорать здесь до вечера. Да к тому же голодные как волки.

— А я вас накормлю, — предложил я.

Виктор поблагодарил и добавил, что может не есть двое суток. Какой же это археолог, который непривычен к тяжелым испытаниям? Я спросил его, часто ли ему приходится голодать? Как видно, позабыв только что сказанное, он удивленно спросил:

— Голодать?

— Ну да.

— Это что же — без хлеба, без воды?

— С водой, но без хлеба.

Виктор решительно замотал головой. Нет, он не помнит, чтобы приходилось голодать. Зачем же голодать, если все хорошо организовано? Каждую экспедицию приходится долго продумывать, всесторонне готовить, а потом уж трогаться с места.

— Где же, Виктор, вы испытывали выносливость на голод?

— Я?

— Ну да. Вы же только что говорили об этом.

Он провел несколько раз обеими ладонями по лицу, точно умывался холодной водой. Расхохотался. Ударил меня по плечу тяжелой розовой рукой:

— Я? Голодать? И не подумаю!

Нет, это был занятный малый.

Около пяти вечера появился Мыстаф на машине. Я уже был дома. Стоя у калитки, я видел усердно размахивавшего руками Виктора и поникшего головой шофера. Однако нотация длилась очень недолго. Искатели абхазской Атлантиды уселись в кружок и принялись за трапезу.

— Чего им надо? — поинтересовалась моя хозяйка.

— Ищут город, — пояснил я. — Затонувший давно-давно…

Анастасия Григорьевна ничуть не удивилась.

— В море, — сказала она, — все, что хочешь, найдешь. Вон за мысом, у реки Кодор, — там и стена стоит. Мой завсегда говаривал, что там есть такая стена и стена та уходит в море. И в море, когда он сети забрасывал с товарищами, камни цепляли.

— Значит, и там искать надо, Анастасия Григорьевна. Искать надо везде, где существует подозрение, — пояснил я. — Это дело такое: не обшаришь все как следует, ничего не найдешь. Вот мою египтянку в песках нашли.

— Сдалась вам эта каменная баба, — сказала старуха. — Я б на вашем месте живую поискала, а то закиснете ненароком.

Я махнул рукой.

— Небось надоели бабы? — щуря глаза, спросила старуха. — Сейчас они ведь какие? Сами вешаются на шею.

— Здесь и вешаться некому.

— И это верно. Чего-то заезду нет в нынешнем году.

— А что — бывают курортники?

— Не то чтобы курортники, а так, всякие шалтай-болтай. То на машине заедут, то к рыбакам нашим заявятся на недолгое проживание. И среди них бывают налитые соком девки. Вот за ними можно и поухаживать. Бывает всякое. И ревность, и кое-что еще, что прилипает к человеку, который с жиру бесится.

— Ну зачем же так, Анастасия Григорьевна? — пожурил я ее. — Разве любовь перевелась на свете? Любовь свойственна всем. Без нее скучно было бы.

Старуха замахала руками.

— Не говорите мне про любовь. Любовь — одна фантазия, вроде бы сон. От безделья придумана. Вот живу я седьмой десяток, а спросите меня, что есть любовь?

— Ну, что есть любовь?

— Отвечу, — с превеликой готовностью ответила старуха. — Любовь есть гипноз и сон!

Я с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Старуха была настроена серьезно и решительно. Она далека была от шуток. Что-то накипевшее готово было вырваться наружу.

— Вы же были замужем, Анастасия Григорьевна, вы же любили своего мужа…

— Не знаю, — произнесла она сквозь стиснутые зубы. — Уважать — уважала, а вот любить — сама не знаю. Говорят, люди с ума от любви сходят. Вот в прошлом году одна приезжая с рыбаком путалась. Молокососом. Сказала, все бросит из-за этого хлопца: и мужа, и квартиру в Киеве, и даже дите… А то одна, — продолжала старуха, — тут за Леварсой увивалась. Он старик, прости господи, а она такая вертлявая, тщедушненькая. На вашей койке жила целый месяц. Ежели, говорит, посмотрит он на меня, ей-ей поддамся. Да на вас же креста нет, говорю, как же такое может в голову запасть, он же женатый, говорю, да и старик к тому же?! А она хохочет так, чистые зубки наружу, голубенькие глаза так и сверкают дьявольщиной. Бабушка, говорит, надо понятие иметь, чтобы старика завлечь. Они, говорит, получше нынешних ребятишек. Вот чертовка, а?! Любовь — это выдумка. — Она дунула на ладонь. — Фу! — вот она любовь!