Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Джуаншер оторопел: «Откуда ей известно о Кетеван?»

— Не вздумай уверять, будто никакой Кетеван не знаешь! Ты о ней не заикаешься, а мы давно по телефону общаемся. — У матери навернулись слезы. — Славная девочка, чем она тебе не по нутру? Женись, сынок. Залепечет малыш, оживится дом, озарится…

— Я больше двух месяцев не видел Кетеван, — пробормотал Джуаншер.

— Зато я говорю с ней каждый день, сама звоню. Она звонила тебе несколько раз, не заставала дома — это ты знаешь, а однажды я разговорилась с ней, записала телефон… Хорошая девочка…

— Не шутишь, мама? Не разыгрываешь?

— Не терзай ты ее, извелась, по-моему. Когда я советовала тебе плохое? Послушайся, женись, всем нам будет хорошо. Отец твой был редкой доброты, ласковый, худым словом в жизни не обидел меня, а ты, похоже, доброго слова не находишь для Кетеван. Почему заставляешь ее страдать, бессердечный?..

— Мама, между мной и Кетеван не те отношения, какие ты вообразила… Мы знакомы — и только, правда, поверь…

— И тебе не совестно так говорить? Мать я тебе, сынок, негоже меня обманывать. И не обижайся на мою настырность, пойми, о тебе пекусь.

Джуаншер промолчал, изумленный ее проницательностью.

— Оставим этот разговор, — сказал он наконец. — Не спорю, трудно тебе дома одной, устала…

— С чего это я устала! От разговора увиливаешь.

Джуаншер не выдержал и признался.

— Что поделаешь, не любит меня Кетеван… Насильно мил не будешь, навязываться не собираюсь. — Он провел ладонью по лицу, скрывая смущение.

— По-моему, ты ошибаешься, сынок! Чего ради ведет тогда со мной разговоры, радуется, когда звоню, да и сама позванивает… Посуди сам, чего ради? Не я ей нужна…

Джуаншер встал из-за стола.

Рассветало. Сквозь оконное стекло город казался осыпанным блестками, — лучи солнца дробились, обращаясь в мельчайшие золотистые блики.

Джумбер зачарованно смотрел на раскинувшиеся перед ним улицы.

Город светился и сиял.

Невмоготу стало в комнате. Он быстро оделся и вышел на улицу — в нарождавшийся день, в раскрывавший глаза солнечный город, чтобы отбросить гнетущие мысли, подавлявшие что-то главное, в чем заключался смысл жизни и долг человека.

Не знал, куда идет, да и не все ли равно! Так легко, раскованно билось сердце, так легко и вольно дышалось.

Другим, совсем другим человеком был в это солнечное утро Джумбер Дэвидзе.

Преступления, совершенные у ресторана «Самадло» и в магазине, ничем друг на друга не походили, но Мигриаули все больше уверялся, что некая связь между ними имеется. Может быть, потому, что в обоих случаях выстрел сделан был из одинакового — не из одного и того же ли? — оружия.

«Надо еще раз побывать в ресторане, — подумал Мигриаули и взглянул на часы. — Как раз обеденный перерыв, заодно и пообедаю. Поговорю с Бадур, вдруг да выведаю что-нибудь о тех ребятах и Зурабе Хидурели. Она его хорошо знает…»

Войдя в зал ресторана, он внимательно осмотрелся и занял столик, который обслуживала Бадур.

В зале ее не оказалось. Джуаншер выждал и поинтересовался у другого официанта, скоро ли она подойдет, тот сказал, что она отлучилась минут на десять, и предложил пересесть за его стол.

Джуаншер вышел из ресторана. Представил мысленно сцену преступления.

«Вот там произошла стычка между ребятами. Допустим, в Эмзара стрелял кто-то со стороны и распугал дравшихся… Допустим, что так. Откуда он мог выстрелить, оставаясь незамеченным? С этой стороны высокий забор. Интересно, что за ним? — Подошел ближе, заглянул за забор. — Нет, отсюда стрелять несподручно… На той стороне пустырь, преступник не стал бы выставлять себя на всеобщее обозрение, наверняка стрелял из-за укрытия. Пуля летела сверху вниз. Вероятнее всего, отсюда…» Недалеко от улицы вилась тропинка к саду перед трехэтажным домом. Сад был зачахший, как видно, с появлением здесь ресторана превратился в мусорную свалку, зарос бурьяном.

Мигриаули медленно спустился по тропинке, которая, обогнув сад-свалку, уводила вниз, к кустарникам. К своему удивлению, он увидел в кустах Бадур. Неожиданная встреча с инспектором в таком месте явно смутила ее. Она попробовала пройти мимо, делая вид, что не узнала Мигриаули, но это ей не удалось.

— Здравствуйте, Бадур! Вот вы, оказывается, где, а я ждал вас в зале.

Женщина скрестила руки на груди и нервно спросила:

— Что вам от меня нужно?

— Не узнаю вас, Бадур, вы обычно веселая, жизнерадостная. — Мигриаули заглянул ей в глаза.

— Могу же я быть в плохом настроении.

— Обидел кто?

— Пропустите, пожалуйста, мне некогда…

Мигриаули посторонился.

— Я не задерживаю вас, — сказал он, улыбнувшись, но понял: сегодня ничего от нее не добьется. Она, конечно, убеждена, что он искал ее, выслеживал, иначе зачем бы оказался на этой тропинке. Оттого и испортилось настроение. Но что она делала в этом уединенном месте? Он поглядел ей вслед: «Что-то скрывает, скрывает какую-то тайну…» — заключил Мигриаули и, не пообедав, зашагал вниз по крутой улице.

Мигриаули шел и чувствовал, как у него тоже портится настроение. Недалеко от управления перед ним как из-под земли возник Зураб Хидурели. Уж не следовал ли он за ним — оттуда, из ресторана «Самадло»?

Хидурели протянул Мигриаули руку, улыбаясь, как доброму знакомому.

— У вас такой озабоченный вид… Извели дела? Впрочем, чему удивляться, тяжело работать в милиции. Увлекательно, заманчиво, в молодости и я чуть не подался туда, но быстро потерял интерес к милицейским делам.

— И не прогадали, по-моему. Куда выгоднее быть с ней в контакте, оставаясь в стороне, не так ли?

— Да, я не прогадал, вы совершенно правы, — засмеялся Зураб, оставив без внимания намек Мигриаули. — В милиции я ничего бы не добился, — сказал он, выразительным жестом раскрывая смысл своих слов. — Все равно пинками бы вытурили в один прекрасный день, нашли бы повод… А каково выгнанному с работы?! Общество такого не уважает, семье не мил, а друзья-приятели отлетают от него, как пожелтевшие листья от дерева. Люди не прощают слабости, падения. Человека ценят, пока он на плаву, а если его «спустят по наклонной»…

— Вы же избежали этого, вы же довольны собой и своим положением?

— Если сомневаетесь, если еще раз спросите, знайте — не прощу! — весело воскликнул Хидурели, но веселость была нарочитая.

— Люди много чего не прощают друг другу!

— Это намек? На что же? — Хидурели весь сжался внутренне, веселой улыбки как не бывало.

— Просто вспомнилось: «Нахапал — сошло, а впрок не пошло».

— В связи с чем вспомнилось? — Хидурели просверлил инспектора взглядом.

— Вы умный, могли бы сообразить.

— Ладно, к чертям все поговорки — и мудрые и глупые. Время обеденное, приглашаю вас, окажите честь, доставьте удовольствие.