Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

— Я ночей не спал, пытаясь сообразить — кто он, мой враг, наверняка ведь знаком, коль скоро знает меня, но, увы, никого не могу заподозрить, — Хидурели скорбно покачал головой. — Не зря сказано: вор совершает один грех, а ограбленный — сотню, подозревая невиновных…

— Не знаю я этого Чометели, первый раз увидел, когда он заявился ко мне с бриллиантом, — взволнованно и опасливо говорил ювелир, длиннобородый, длинноусый старик. — Ошалел я, как увидел бриллиант, — ему цены нет! Продай я весь дом и семью в придачу, не хватит денег уплатить за такое сокровище. Не успел очухаться и рассмотреть его получше, как заявилась милиция, и я чуть в беду не угодил из-за этого остолопа!

— Из ваших слов следует, что бриллиант — собственность Чометели. Согласны?

— Да, да! Так оно и есть, правильно. — И повернулся к Темуру. — Вы же слышали, как этот негодяй сказал, что бриллиант его! Сам и подтвердил! Неужто открещивается от своих слов? Думает меня в грязные дела впутать?! Пускай в лицо скажет! Где он, при вас сверну ему башку! — негодовал ювелир, не веря, что не пострадает из-за Парсадана. — Я честный человек! Неужто не разберетесь, кто из нас обманывает?

— Успокойтесь, мы верим вам, вы свободны, — сказал Мигриаули и отпустил ювелира.

Старик встал, степенно пригладил усы, поклонился и вмиг исчез из кабинета, как ветром его сдуло.

Зураб Хидурели смотрел в окно — убегавшие вниз улицы и дома тонули во мраке, лишь кое-где золотились огоньки.

Дочь его Натия сидела за столом, углубившись в книгу, — готовилась к экзаменам в институт. Бакура не было дома. Будучи студентом, он считался взрослым и проводил время по своему усмотрению. В последних классах он забросил учебу, и дорога в вуз была ему заказана, однако стараниями отца он попал-таки в институт — диплом инженера был обеспечен, хотя математика ему не давалась. Бакура это мало заботило, институт ровным счетом ничего не значил для него, он был глубоко безразличен к науке, знаниям, а любящий отец дорожил покоем сына да и своим больше всех наук на свете. Сам не переживал и сыну не отравлял жизни. Добрые, щедрые родители должны радовать и ублажать детей. Поэтому и Бакур слыл в институте самым добрым и щедрым студентом. И друзья у него не переводились, хорошие друзья. Бакур все свое время проводил в ресторане, но отец не сердился, — что делать, любит мальчик кутежи, нравится ему развеселая жизнь. «Пусть развлекается и веселится назло другим!» — говорил себе Хидурели и вынашивал радужные планы о безоблачном будущем своего отпрыска.

— О чем ты задумался, Зураб? — поинтересовалась Пация.

Зураб повернул голову к жене — губы ее слегка кривила лукавая улыбка.

— О делах своих.

— А я думала, о дочери! У Натии вступительные экзамены на носу.

Зураб опустился в кресло и закурил, размышляя теперь о том, как повести разговор с Пацией, чтобы не испортить ей настроения и не лишить себя покоя и сна.

Пация отличалась довольно тихим нравом, но с некоторых пор заметно изменилась, давила на него, добиваясь чего-нибудь, и, если он не подчинялся, доводила до белого каления. Днем еще ничего, он уходил из дому, спасаясь от ее наскоков, отвлекался, но ссора вечером сулила бессонную ночь — Зураб отлично знал это, не одну ночь промучился.

— О чем ты все-таки думаешь, Зураб? — не отставала Пация.

Зураб не торопился ответить, чтобы ненароком не сорвалось с языка непродуманное слово, способное распалить ее.

— Учти, Натия поступит только в консерваторию, — категорично изрекла Пация, сдвинув брови. — Нынче консерватория в моде. Чем моя дочь хуже других, чем не вышла моя лапочка, моя радость?! Хотела бы знать, кто лучше моей детки, кто больше нее достоин консерватории!

— Поражаешь меня, Пация! Девочка года три как пальцем не касалась клавишей, а тебе в консерваторию угодно отдать ее?!

— Нет, ты невозможный человек! Ни капли самолюбия, ни капли уважения к себе! Дети дворников лезут в консерваторию, а твоей дочери нет там места! Очнись, оглянись вокруг!

— Если есть талант и знания — пусть поступают, никому не запрещено сдавать экзамены!

— Соображай, что несешь! С кем ты равняешь свою дочь! Не стыдно?! О боже, Натия — и дворницкие вонючки! Чего, чего ждать дочери от такого отца! — воскликнула возмущенная Пация и закрыла глаза, чтобы успокоиться. Потом начала медленно, терпеливо втолковывать мужу как дураку, неспособному понять все сразу. — В наше время знаниям грош цена, в институт не по знаниям принимают, слышишь, а по связям! Связи нужны и деньги!.. Посмотри, как живут люди! О господи, какому простаку ты меня отдал! В чем я провинилась перед тобой, за что обрек на жизнь с бездушным чурбаном, о родной дочери не печется! За что я терплю столько мук?!

— Хватит, успокойся, попробую устроить ее в медицинский!

— Нет, не нужен нам медицинский! Моя дочь поступит в консерваторию, а нет — уйду от тебя, ноги моей не будет в твоем доме! — пригрозила Пация. — А какая везучая у нас консерватория! Кто ее кончал, все мировую славу завоевали! Разве тебя не порадует, если мы с дочкой в Париж поедем, если она на всю Европу прославится? Подумай — Париж, Лиссабон, Рим, Венеция! Лавровый венок!

— Мама, меня не тянет музыка, я хочу быть архитектором, — подала голос Натия.

— Еще ты будешь мне перечить! Для того я тебя растила, чтобы ты карандаш да линейку держала в руках? Кошмар, до чего я дожила, с ума сведете, в могилу загоните, невежи, неучи! Никакого понятия о жизни, о культуре! Это ты мне испортил дочь! Из-за тебя не считается со мной, дура, с моим умом, с моим вкусом! — то ли негодуя, то ли причитая, бранила Пация мужа и дочь. — Иметь отца и не попасть в консерваторию! А мне страдать из-за этого?! Нет, не допущу, пока жива!

— Оставь отца, я сама не хочу в консерваторию, слышать о ней не желаю, — твердо сказала Натия и прикрыла уши кудряшками.

— Нет, не позволю вам настоять на своем! Будет по-моему! Поступишь в консерваторию, иначе уйду из дома. Погляжу, как вы будете без меня.

— Хорошо, успокойся, я подумаю, попробую что-нибудь сделать. Не дергай, не торопи…

— Это меня и бесит — ни о чем вовремя не позаботишься! Чего мне стоила твоя карьера! Сколько молила бога поскорей вывести тебя в люди, чтоб персональную «Волгу» подавали к дому! Еле дождалась, а вы вон какие неблагодарные! Теперь из-за вас на задворках оказаться?! И все мои хлопоты ради семьи, ради положения по ветру?! Отец называется, ни разу сам не подумал о дочери, о ее будущем! Уедешь утром из дома и забываешь, что у тебя семья! Никого, кроме себя, не помнишь, ради своего удовольствия живешь, только о себе печешься. И другие работают, и другие делом заняты, а семью не забывают, заботятся о ней…

— Натия у нас толковая, сама решит, кем стать. Пусть занимается тем, что ее влечет. Зачем суешь ее в консерваторию?! Мало тебе, что сыну испортила будущее, — насильно втиснула в Политехнический, инженера вздумала из него сделать! Себя тешишь!