Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Узнав о том, что сын Бено задавил девушку, Родам Тавхелидзе понял: час его пробил. Он вскочил, не доиграв партию в «козла», и, не попрощавшись, затрусил по дорожке парка с энтузиазмом молодого спортсмена. Его решение было твердо и непоколебимо: в трудную минуту надо помочь влиятельному другу, чтобы потом…

Как положено опытному юристу, Родам Тавхелидзе первым долгом побывал на месте происшествия. И пришел к мудрому решению оповестить о происшествии друзей-приятелей Бено Бибилури.

Надо сказать, что в городе Бено Бибилури был весьма популярной личностью. Небезгрешен, конечно. Ходили слухи, что он когда-то за какие-то услуги сбывал квартиры. И находились досужие лица, которым доставляло удовольствие перемывать косточки всеми уважаемому ответственному работнику. Злые языки утверждали, что у Бено Бибилури существует даже твердый прейскурант, в котором учтено все: метраж полезной площади и подсобных помещений, высота потолка, вид и качество стройматериала, а также — и это, пожалуй, главное — район, где расположен дом.

В последнее время, как известно, квартиры в Ваке и Сабуртало [12] Ваке и Сабуртало — микрорайоны в Тбилиси. шли по баснословным ценам.

Некоторые завистники так болезненно воспринимали успехи Бибилури, точно он их собственные квартиры продавал.

Но случись Бено Бибилури богу душу отдать — и те же люди начали бы снова злословить: дескать, врачи умышленно убили Бибилури и он, несчастный, даже не успел сказать, где зарыл несметные сокровища, так что все прахом пошло. Язык, как известно, без костей. Будут утверждать, что он умышленно скрыл местонахождение клада от жены и детей, так как они, сговорившись, его отравили, а он, стало быть, предчувствовал это.

И чего только не придумает изощренный ум городского обывателя. Но Бено Бибилури был выше сплетен. Он догадывался, что о нем злословят, и не обращал на это внимания. Стоило ли размениваться на пустяки? На каждый роток не накинешь платок. Он сызмальства усвоил правило: главное — достичь цели. Не придерживайся он этого правила — не быть бы ему сейчас состоятельным, влиятельным, всеми уважаемым ответственным работником. Может, остался бы сам без кола без двора и без жены с голубыми кровями.

Правда, некоторые злопыхатели доходили до того, что пытались дискредитировать род Диасамидзе. Дескать, князьями они если и были — что само по себе тоже весьма проблематично, — то лишь формально, потому как ни поместьями, ни угодьями отродясь не владели, как, впрочем, и другие многочисленные грузинские князья. Не было у них даже прожиточного минимума. Стало быть, это были все равно что пролетарии, и терять им было нечего, кроме цепей предрассудков. Но они их бережно хранили, особенно после революции, когда уже и не докажешь, кто голубых кровей, а кто алых. Но голубые все же приятнее…

Достопочтенная Элисабед категорически отрицала подобные наветы. Она, княжна по духу и крови, даже покупая антикварную мебель, непременно приговаривала: точно такая стояла у дедушки в гостиной, столовой или спальне — по обстоятельствам. И хотя никто из родственников не видел ни дедушкиных апартаментов, ни украшающих их заморских гарнитуров, все единодушно соглашались с почтенной дамой.

Бено ни дня не сомневался в аристократическом происхождении своей благоверной: столько изысканности, жеманства и претензий у простых смертных, конечно, не бывает. Он гордился подругой жизни и считал себя обязанным создать для нее соответствующие условия. А святостью, как известно, благ не наживешь.

Кстати, если верить все тем же сплетникам, Бибилури некогда сбил с пути истинного сам бывший городской голова. И, разумеется, Бено Бибилури ни разу даже слова недоброго не обронил в адрес начальства, а ведь ему было что сказать…

Тогдашний мэр города, человек среднего роста, средней упитанности и среднего ума, помещавшегося, правда, в нестандартном черепе, длинном и гладком, как кабачок, считался либералом. Почему либералом? Трудно понять. Если судить по его поступкам, то он скорее испытывал склонность к монархизму. Человеческая личность была для него категорией абстрактной, частицей масс, которыми он руководил. Он легко выходил за рамки закона, а авторитет правителей, которых он сам же представлял, был ему, прямо скажем, — до лампочки, как, впрочем, и собственная принадлежность к партии. Благодаря кипучей деятельности председателя горисполкома были достигнуты небывалые показатели. Подобного хаоса, неразберихи и беззакония не замечали ни до, ни после него. Никто не интересовался неполадками в городском хозяйстве, перебоями в подаче воды, электроэнергии и газа, аварийными домами и долгостроем. Никого не волновали зияющие на мостовых двухметровой глубины ямы, через которые научились ловко переправляться не только прохожие, но и автомашины. Спекуляция в те годы расцвела пышным цветом, взяточничество приносило большие доходы большинству ответственных работников, которые личные интересы ставили неизмеримо выше общественных.

До сих пор кое-кто ломает себе голову, пытаясь проникнуть в тайну его назначения на столь высокую должность. Хотя, если вдуматься, ничего сверхъестественного — просто он сумел стать нужным человеком для своих еще более высоких покровителей, был в меру подобострастен и велеречив, где этого требовали обстоятельства.

И вот теперь Бено Бибилури получил первое недоброе предупреждение. Будь он человеком суеверным, вспомнил бы старую мудрую пословицу: «Пришла беда — открывай ворота» — и без суеты подготовился бы к жизненным передрягам. Но Бено был сторонником рациональных решений. Он верил в силу разума и денег, а потому тут же разработал четкую стратегию и тактику операции спасения сына на сугубо материальной основе.

В огромной гостиной с высокого потолка свисала антикварная люстра в стиле ампир. Она состояла из многочисленных хрустальных листочков, розеток, розочек и звездочек, каждая из которых по-своему преломляла примитивное электроосвещение на тысячи радуг — и все вместе они создавали приятную иллюзию какой-то послегрозовой легкости.

Японский кондиционер, ароматизировавший комнату освежающим озоном, эту иллюзию усиливал.

Сервант невероятных размеров стиля псевдоренессанса, вывезенный лет двести назад откуда-то из Европы и хорошо сохранившийся, казалось, был создан для этого зала. Но еще больше впечатляла реставрированная мягкая мебель эпохи Людовика XIV, отделанная сусальным золотом. На нее Бибилури усаживали самых почетных гостей. Но сегодня этой высокой чести удостоился Родам Тавхелидзе. Испытывая горячую признательность, он придал своей фигуре подчеркнуто подобострастный изгиб, а лицу — скорбно-сочувствующее выражение.