Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

— Горе мне, горе! — стенала почтенная супруга Бено Бибилури голосом, от которого у мужчины мурашки по коже пробегали.

— Нет! Не может быть! Не верю! — вскочил со стула Бено. — Чтобы все — насмарку!

— Да полно вам убиваться. Мир не без добрых людей. Поди, не в пустыне живем, — пытался успокоить их Родам.

— Уж лучше бы в пустыне! — не унимался расстроенный отец. — Там хоть свидетелей нет. А тут все как на ладони.

— Да, но человек с вашими возможностями, вашим положением… Не стоит убиваться из-за таких пустяков.

— О горе мне! Что делать? Что делать-а-ать, — дурным голосом причитала Элисабед, пока ее не прервал звонок у входной двери.

— Пришли! — сказал Родам Тавхелидзе. Он, кряхтя, поднялся и лениво пошел открывать.

Вернулся, ведя за собой двух удивительно разных представителей рода человеческого. Один, длинный и тощий, головой, казалось, вот-вот заденет антикварную люстру. Другой — приземистый, ширины фантастической. Когда им предложили сесть, то длинный стеснительно примостился на краешке стула. Толстый же впился боками в подлокотники актикварного кресла так, что раздался противный хруст. Сердце Элисабед дрогнуло. Но гости были подобострастны, обходительны, милы, по-собачьи преданно глядели в глаза хозяину — и почтенная мадам Бибилури обругала себя за мелочность.

— Только стемнело — на улице завопили, — рассказывал толстяк. — Народ высыпал. Я тоже пошел посмотреть, что там такое. Растолкал людей. У одной бабы спрашиваю, что случилось. «Несчастье, — отвечает. — Смотри, что натворили, звери». И показала на мостовую. Посмотрел я туда — и как обухом по голове стукнуло. Аж коленки подкосило… — Дарчо засопел.

— Нет! Не говорите ничего! Я этого не вынесу! — Элисабед припала к груди мужа и зарыдала.

— Не мешай, пусть скажет.

— На левой стороне улицы лежала мертвая девушка. Трудно поверить, но даже у меня волосы зашевелились.

— Долго ты там пробыл? — спросил Бено.

— Пока народ не разошелся, я не уходил.

— А люди что говорили? — настаивал Бено.

— Одна гадюка все твердила, будто она хорошо запомнила машину. А старик сказал, что за машиной погнался автоинспектор, он наверняка догнал этих подонков. Еще одна женщина убеждала, что своими глазами видела в машине четырех парней. Я чуть разрыв сердца не получил от ее слов. Тут же вспомнил вашего сына… — Дарчо вздохнул с наигранной грустью.

Каланчу и Толстяка Бено Бибилури знал с детства. Уже много лет они были друзьями-приятелями. Толстяк в свое время работал мясником на Сабурталинском базаре. Нужным людям доставлял дефицитную телятину прямо на дом. Потом забогател — и его выдвинули директором мясо-молочной базы. Не без помощи Бено Бибилури. Сейчас он уже не до всякого снисходил, но со своим покровителем был по-прежнему услужлив.

Каланча же до сих пор промышлял рыбой и икрой. Деньги вроде бы текли к нему в руки. Но руки у Каланчи-пропойцы оказались дырявыми: все сквозь пальцы проходило, жил почти в нищете. И за стакан водки мог черту душу продать.

— Не темни, Дарчо! — Бено обернулся к бывшему мяснику. — Выкладывай все начистоту.

— Я испугался потому, что два часа назад видел вашего сыночка с друзьями в ресторане. Не иначе, хорошо набрались. Шумели, спорили, что-то доказывали.

— Может быть, никого в машине не узнали?..

— Дай-то бог. Потом явился следователь и еще инспектор милиции. Осмотрели, опросили — и смотались.

— Деловые ребята. Время не теряют, — сказал Бено. Он умолчал, что следователь и автоинспектор — его закадычные друзья.

— Разрази меня гром! Чтоб я ослеп! Чтоб оглох! Чтоб я ноги себе переломал! Тогда бы не потащился туда, не увидел и не услышал бы об этом несчастье! — неожиданно запричитал Дарчо Удзебадзе.

— Да ладно тебе! — Родам раздраженно обрезал Дарчо. «Ишь, как насобачился, шельма», — подумал он.

— Конечно, вести недобрые. Смерть этой девушки всколыхнет весь город. А чем помочь этой несчастной?

— Ей ничем не поможешь. Мертвую не оживишь.

— Сердце рвется на части! Неужто все это правда?! — рыдала Элисабед. — Господи! — Она театрально воздела руки к потолку. — Нет, я этого не вынесу! Руки наложу!..

— Подожди, не время раскисать!

— Что же делать? Сын погибнет! Какое материнское сердце выдержит!

— И то правда. Сердце матери — это тебе не фунт изюма, — философски изрек Дарчо.

— Отец погибшей девушки сейчас живет одним: чтобы милиция нашла и наказала убийцу.

— Если поиски затянутся, он же всех поднимет на ноги. Надо немедленно установить личность преступника! — многозначительно произнес Бено.

— Понял, все понял! — заверил Родам Тавхелидзе.

— Сына бы не загубить, сына! — устремилась к Бено жена.

— Вся надежда на вас, ребята. Придется постараться. Видите, в каком состоянии моя дорогая супруга. Случись что с Рамазом — и мне горе.

— Если надо, жизнь отдам! — Приземистый Дарчо в сердцах расстегнул ворот рубашки на необъятной груди. И аккуратно пошлепал себя по жирной волосатой груди.

— Вы мое слово знаете! Доброе дело за мной не пропадет, — сказал Бено.

— Мне бы только ваше счастье видеть! — В приливе благоговения Дарчо попытался поклониться, но огромный живот мешал. Не сохранив равновесия, толстяк грохнулся на пол.

— Скоро освободится хлебное место, которое ты себе приглядел, — Бено холодно улыбнулся. — Считай, что оно — твое.

— Дай бог тебе здоровья! По гроб жизни помнить буду, — карабкаясь с пола, всхлипнул Дарчо.

— Значит, договорились, — Бено снисходительно похлопал мясника по плечу.

В полночь, когда город смотрел первые сны, в квартире Бибилури снова появилась троица: Родам, Дарчо и Ношреван. Но уже без прежнего подобострастия.

— Что нового? — первым спросил Бибилури.

— Автоинспекция ищет машину.

— Лучше не дожить мне до этого!

— Да помолчи ты! — рявкнул Бено.

— Что за бессердечные мужчины! — Элисабед вытерла глаза китайским батистовым платочком. — Ребенок сутки не переодевался. Он же не привык к такому! Трижды на дню меняет одежду. Какое несчастье! Сделай же что-нибудь! Пошли еще хоть белье и одежду!

Бено строго посмотрел на жену, давая понять: не к месту, мол, мешаешь, — и оставил без внимания ее слова.

— Сотрудник милиции узнал всех. За рулем сидел ваш сын. Дай бог здоровья милиционеру, велел добром уносить ноги и затаиться где-нибудь подальше.

— Что на это сказал мой сын? — спросил Бено.

— Сперва, понятно, растерялся. А вообще-то он лыка не вязал. Да и темно было. Что увидишь в темноте?

— Милицейский чин все твердил, что грубое нарушение правил, — сказал Родам Тавхелидзе. — Я поинтересовался: может, сама несчастная виновата? Но куда там. Инспектор знай свое клонит.

— Не знает, с кем дело имеет!..