Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

— Зато я среди них вроде как свой человек, узнаю многое такое… И перепадает кое-что. В общем, довольна, — с самодовольством отметила старая дева.

— Какой красавец явился! А рядом, никак, жена? Вся в бриллиантах!

— Ну, этот не так богат, как те, что еще придут, но и он с достатком… А женушка его… — Старая дева прильнула к уху гостьи.

— Неужели с Манучаром? — всплеснула та руками.

— Всё деньги! Сняли бы мужа с должности директора фабрики, посмотрела бы я на нее, — раздраженно пробурчала старая дева.

Между тем дом Манучара наполнялся народом. Без конца звенел звонок.

— Не стесняйтесь, проходите, пожалуйста… Будьте как дома, — с улыбкой встречал Манучар Варлама и его жену.

Он пристально оглядел гостиную. Все нужные люди были в сборе. Стоять у дверей больше не имело смысла. Он велел домработнице принимать остальных визитеров, а сам расположился в кресле рядом со сверкающей красотой и бриллиантами Цисаной.

Зал в семьдесят квадратных метров сверкал и искрился хрустальной люстрой в стиле мадам Помпадур, с двенадцатью свечами-лампочками, хрустальным изобилием бокалов и ваз, полировкой французских кресел и блеском натуральных драгоценностей, щедро усыпавших представительниц прекрасного пола. На столе с резным орнаментом арабской работы отсвечивали всеми цветами радуги бутылки, кувшины и графины, подернутые легкой слезой или матово-темные, лежали золотистые поросята, черная, как агат, и рыжая, как яшма, икра; бордовые в крапинку кружочки «салями» и белые квадратики осетрины, коричневые, зеленые, фиолетовые горки пхали и желтая бажа [15] Пхали , бажа — грузинские холодные блюда с орехами. , нефритом сверкала зелень трав и огурцов, родонитом поблескивали розовые крабы, прозрачным ониксом светились сыры, а выложенные рядком зажаренные перепелиные тушки можно было сравнить разве что с индийским «тигровым глазом». И все это великолепие — на ослепительной серебристой скатерти, в сервизе лазурных тонов позднего Кузнецова, с пестрыми бокалами богемского рококо и благородным мерцанием столового серебра.

А вокруг расположились высокие резные матовые стулья того же арабского столового гарнитура и ждали, когда гости соизволят удобно устроиться в них.

— Ваше высочество, — сказал будто в шутку, но с явным подобострастием маленький шустрый человечек, который для того, чтобы поздороваться с хозяином, мелкими шажками напролом пересек по диагонали зал. — Как изволите поживать?

Манучар повернулся, криво улыбнулся и сочувственно посмотрел на гостя:

— А вы как?

— Ничего… Спасибо. Надеюсь, скоро? Слыхал, какое вас ждет будущее. Счастлив. От души поздравляю! С вашей и божьей помощью, надеюсь, все теперь станет на свое место.

— Надеюсь! — Манучар искренне рассмеялся и с удовлетворением посмотрел на Цисану.

Когда стемнело, все шумно расселись за стол. На определенное время воцарилось молчание, нарушаемое лишь клацаньем ножей и вилок о тарелки, редким одиночным звуком, похожим на чавканье, и еще более редким словом, произнесенным в силу необходимости.

— Гм… — смущенно кашлянул необычайно упитанный толстяк и сальным голосом произнес: — Скоро воспарит наш Манучар. Что тогда нам, сиротам, без него делать? Кто станет нашим благодетелем и защитником?

— Вот-вот, — подтвердил высокий грузный мужчина с пухлыми розовыми щеками, над которыми нависли очки в золотой оправе. Сквозь них он взирал на свою переполненную тарелку, как сова с вершины крепкого дуба. — Уйдет Манучар из района, и кое-кому не поздоровится. Но кто сказал, что Манучар нас покидает? Разубеди поскорее, батоно Варлам.

Варлам многозначительно усмехнулся, сбоку глянул на жену и изрек:

— Каждому — свое. Наш Манучар, где бы он ни был, не обойдет нас вниманием. Он знает цену людям. Достойнейшим он воздает по заслугам.

Сидевший рядом высокий мужчина часто заморгал, дотянулся до поросенка, отодрал хрустящую корочку, положил ее в рот и начал медленно жевать, потом вытер губы салфеткой и сказал:

— Эх, друг мой Варлам, тебе не хуже моего известно, что если с глаз долой, то и из сердца вон. Где уж ему будет вспомнить о нас, когда на него отовсюду навалятся со своими нуждами…

Между тем гости постепенно насыщались, хотя молчания пока не нарушали. В зале был слышен серебряный звон вилок и ножей о фарфор тарелок, бульканье вина, струившегося из хрустальных кувшинов, сдержанное сопение и другие нерезкие звуки, издаваемые приличными людьми во время еды. Наконец хозяин встал, наполнив вместительный хрустальный сосуд золотистым вином, он передал его свояку и запросто, по-домашнему сказал:

— Тамадой называю Рамаза Бибилури! Переизбранию не подлежит. Так что поздравим его!

И пошел пир горой. Тамада изощрялся в витиеватых тостах, звенели бокалы, краснели физиономии, развязывались языки, распалялись страсти — и вскоре уже никто никого не слушал, каждый упивался самим собой…

В последнее время злые языки утверждали, что иные служители закона из правоведов переквалифицировались в правоедов. В результате длительного потребления права наметилась тенденция его полного исчезновения. Другие острословы предложили внести право в Красную книгу, дабы не утратить его окончательно.

Поговаривали то ли в шутку, то ли всерьез, что такая же печальная участь грозит вообще всему роду человеческому, поскольку его консервативные представления о чести, совести, альтруизме, нравственности и морали пришли в полное противоречие со сложившимися условиями, а недостаток гибкости, оборотистости и ловкости может привести к полному вымиранию вида. Его популяция заметно сократилась также из-за участившихся конфликтов между особями разного пола, создающими семью. Ученые отметили, что потомству требуется как материнское тепло, так и отцовское внимание, а также их общая доброжелательность, справедливость и одно ныне почти исчезающее качество — любовь. При отсутствии даже одного из названных компонентов детеныши легко могут перерождаться в любую другую разновидность гоминоидов: от неандертальца до вора, наркомана или любого другого образования — их диапазон весьма широк. Причем, как выяснили ученые, наблюдается корреляция между условиями созревания детеныша и разновидностью гоминоида, в которую он перерождается.

Если сызмала ребенок не имел представления о том, что такое справедливость, он может при возмужании достичь уровня развития австралопитека, с вытекающими отсюда нормами морали. В отличие от других гоминоидов, австралопитек гораздо лучше ориентируется в экстремальных условиях, поскольку обладает надежным инстинктом самосохранения, умеет держать нос по ветру, а при желании может достичь необыкновенного сходства с хомо сапиенсом.