Иорам Чадунели - Возмездие. Рождественский бал

Возвратясь домой, девушка поделилась новостью с родителями.

У Дарчо не было детей. Проходили годы, сменялись жены и любовницы, но ни одна из них так и не подарила ему наследника. Чем старее становился Дарчо, тем сильнее удручала его мысль о том, что несметные богатства, добытые трудом и ловкостью, попадут в чужие руки. И вконец затосковал бы мясник, если бы не кутежи и торговля, которые в его жизни занимали самое важное место.

Дарчо наизусть знал желания «больших людей», их вкусы, увлечения, хобби, а также определенные семейные обстоятельства.

Во многих высокопоставленных семьях Дарчо встречали с радостью. Он успевал угодить и главе семьи, и его жене, и детям, не забывая, разумеется, собственной выгоды.

Столь полезному человеку покровительствовали, повышали, защищали от излишне ретивых ревизоров.

При содействии Бено Бибилури он получил в центре города прекрасную квартиру, обставил ее дорогой дефицитной мебелью, установил телефон — и понял, что он не какая-то там мелкая сошка, а директор. Стало быть, ему не к лицу унизительное хождение по домам. Теперь ему самому прислуживали несколько человек, а Дарчо лишь получал заказы.

— Эдишер! — сказал он старому другу и компаньону Каланче. — Двадцать штук тешки, десять килограммов цоцхали [19] Цоцхали — небольшая речная рыба, в вареном виде представляет собой деликатес. , пятьдесят литров «Манави» [20] « Манави » — белое высококачественное вино. , штук тридцать лавашей. К восьми часам все это ты должен доставить председателю горисполкома. — Дарчо критически осмотрел Каланчу. — И чтоб в лучшем виде! Если хоть пылинку замечу — сам себе выроешь могилу! И чтоб не опаздывать! И не пей ни грамма! Одним словом, не вздумай подвести меня, а не то…

Каланча с минуту стоял растерянный, потом вдруг схватил шляпу и пошел восвояси.

— Куда ты? — крикнул ему вслед Дарчо. — Подумай, сколько я для тебя добра делаю! Ишь, обиделся! Попей холодной водицы! И подумай о своих детях! Я, что ли, о них позабочусь? Или ты думаешь, Дарчо Удзебадзе без тебя пропадет? Как бы не так! И жена у меня есть, и… — он хотел добавить, что и дети, но вовремя прикусил язык. — Ты же понимаешь, я о тебе забочусь. Столько детей понарожали, их ведь кормить надо?

— Э-эх, Дарчо-джан, плохи мои дела! Не идут деньги, как раньше, хоть ты тресни! И дети скандалят: начни, мол, честно трудиться.

— Вот бездельники! Ишь, куда метят! Ты смотри! Мне бы этих оболтусов, я б им задал! На зарплату хотят прожить! А ты чего их слушаешь, дорогой? Вправь мозги, не они тебя кормят! Больше уважать будут.

— Э-э, кто его знает, ничего на этом свете я так и не понял. Разве не для них стараюсь, не им приношу? Они, дураки, жизни еще не знают! Мы, говорят, комсомольцы, дармоедства, мол, не потерпим! Это я-то дармоед? Из шкуры вон лезу, чтоб прокормить шестерых! И я еще дармоед, оказывается. — Эдишер сокрушенно почесал затылок.

Дарчо внимательно слушал. Эдишер опустил голову, он был растерян. Шляпу мял, как тесто, и, казалось, что-то недоговаривал.

— Оставь шляпу в покое и говори все начистоту, — приказал Дарчо.

Эдишер беспомощно пожал плечами.

— В темное дело мы замешаны, Дарчо, в грязное, — пробормотал Эдишер. — Не знаю, что делать… Боюсь, загремим скоро… — Эдишер явно нервничал.

— Ну, что ты пугаешь меня? Первый день, что ли, в деле? — У Дарчо потеплел голос. — Сам знаешь, без риска денег не бывает. Все мы так, — сегодня пан — завтра пропал…

— Да я не об этом! Позавчера меня предупредили…

— Кто?

— Кто — кто? Милиция!

— Милиция? — переспросил Дарчо, и его круглое оплывшее лицо вдруг съежилось и посерело.

— Да, из милиции один, а второй, говорит, из редакции.

— А что от тебя хотели? — растерялся Дарчо.

— В газету должны прописать! — промямлил Эдишер.

— Не валяй дурака, что еще за чертова газета?

— Не знаю, я чуть не умер со страха, всю ночь не спал.

— Ты не в своем уме!

— Про то дело спрашивали, когда машина сбила девчонку…

— Что-о?

— Да, расскажи, говорят, как случилось.

— Но ведь, болван ты этакий, с тех пор сколько воды утекло. Кто сейчас вспомнит эту историю? — Дарчо стоял как громом пораженный. — А ты что сказал?

— А что я мог сказать?

— Знаю я тебя, дурака, наверное, все рассказал!

— Ничего я не говорил! Я стоял на своем: мол, ничего не знаю, а они пристали: скажи правду.

— Молодец! — Дарчо вздохнул с облегчением.

— Если сейчас правду не скажешь — потом, говорят, пеняй на себя.

— Не бойся, никто тебя пальцем не тронет! У Бибилури такие связи — и пикнуть не посмеют. А для тебя будет лучше, если язык попридержишь. Тюрьму ты прошел, так что не мне тебя учить: главное — осторожность.

Но сам Дарчо все ощутимее испытывал тревогу. Он хорошо помнил, как выудил у Бено Бибилури свою роскошную квартиру.

— Тебя никто не видел, когда ты входил? — вдруг спросил Дарчо.

— Нет, как всегда, тихо вошел.

— Я придумал одну вещь… — проговорил Дарчо, — будь умницей, сделай, как я тебе велел. Набери в рот воды и никому ни слова.

Эдишер кивнул и ушел несколько успокоенный, а Дарчо никак не мог избавиться от неприятного предчувствия. Он изрядно струхнул, услышав в дверях звонок, беспомощно замахал руками и выскочил на кухню. Снаружи забарабанили. Он тихо прокрался к дверям и прислушался.

— Наверное, нет дома, — говорила соседка.

— Вы не знаете, когда будет?

От молодого женского голоса по жилам Дарчо приятно разлилась истома. Он быстро открыл дверь и увидел стройную, как тополь, красивую девушку.

— Вы ко мне? — Дарчо не мог оторвать от нее глаз.

— Да, если можно.

— Конечно, конечно. Проходите!

Маквала несмело вошла. Она узнала Дарчо и вспомнила историю с табакеркой.

Закрыв дверь, Дарчо вплотную приблизился к Маквале:

— Садитесь, пожалуйста.

Волосатыми пальцами он схватил белую как мрамор руку девушки и почти силой усадил ее на обитый парчой диван.

— Что пожелаете? Шампанское, коньяк, ликер? — Не дождавшись ответа, он открыл марочный коньяк «Энисели». — Шикарный коньяк! За наше знакомство! — Он выпил залпом и, достав сигареты «Филипп Морис», закурил. — Почему не пьете?

— Я вообще не пью. — Девушка казалась напряженной.

— Выпейте за наше знакомство.

— А мы с вами знакомы, — несмело сказала Маквала. — У Баделидзе…

— Ух! — Дарчо хлопнул себя по лбу. — Чтоб мне лопнуть! Как я мог забыть такую прекрасную девушку! Совсем одурел! — Он опять налил себе коньяку. — Ну, так выпьем за старое знакомство.

Маквала нерешительно взяла рюмку, поднесла к губам, отпила и тут же с отвращением отодвинула.

— Ну, что же вы, иначе наш разговор не будет иметь смысла.

Маквала вновь взяла рюмку, нерешительно пригубила и, сделав над собой усилие, выпила.