Леонид Тишков - Взгляни на дом свой

Врач замолчал, его глаза закрылись, и он быстро уснул, уронив на грудь голову. Леонтий тихо вышел, затворив за собой дверь ординаторской. Ему предстоял долгий спуск с горы, позади него всё стучали и стучали часы, отмеряя путь.

Когда водолазы умирают, из шлемов их вылетают яснокрылые птицы и исчезают во мраке ночи. И тогда гаснет свет из головы Длинного Отца Водолазов, и земля погружается во тьму. А птицы присоединяются к стае таких же яснокрылых птиц, которая без устали кружит в высоте, не нужно этим птицам еды и воды, только иногда уставшие присядут на облако, отдохнут чуток и снова кружат и кружат, как небесный снег, который никогда не падает на землю. И кричат эти птицы о домах своих, оставленных на земле.

10 августа 1941 года мой отец, будучи командиром артиллерийского взвода, или, коротко, командиром пушки, был взят в плен германскими войсками у села Подвысокое на Украине и пропал на всё время Войны. Потом он вернулся на Урал к своей семье из Сибири, из советских фильтрационных лагерей, куда попал после освобождения американцами из плена. Всю войну он был заключённым в Германии, его перевозили из лагеря в лагерь, пока не закончилась война. Почти ничего отец не рассказывал об этом периоде его жизни. Только однажды он обмолвился, что попал в окружение в первые дни войны, и все были вынуждены выходить из «котла» самостоятельно. Рано утром он шёл по огромному полю, надеясь перейти линию фронта, но, судя по самолётам противника, летящим на восток, сделать это было невозможно. Приближаясь к исходу поля, он увидел неясные фигуры людей, скрытых утренним туманом, они показывали на него руками и что-то кричали на незнакомом языке. Он поднял руки и медленно пошёл к ним. Дальше был плен. И вот однажды, проезжая те украинские земли, я вглядывался в даль, в сырую дымку, в мелкий дождь, силясь разглядеть одинокую фигурку моего отца, медленно бредущего по полю с поднятыми руками навстречу неизвестности. Мне показалось, что это поле, которое мы проезжали, именно то, где это случилось. Я вышел из автобуса и побрёл по колено в мокрой траве в сторону леса. Влажный туман окутывал моё тело, перенося в прошлое. Этой земле, траве и влаге было всё равно, кто находится здесь и сейчас. Может, это был я или мой отец. Время остановилось и понеслось вспять. Всё вокруг обернулось бесконечностью. Мой путь по этому полю стал вечным возвращением, символом пути и памяти. Когда я увидел туманные очертания деревьев вдали, то ощутил тот самый страх, который испытывал мой отец, когда увидел тёмные деревья и немецких солдат с оружием, направленным в его сторону. На какое-то время я стал своим отцом, потеряв себя, как теряет своё обозначение человек, оказавшийся в глухой степи, на пустырях, в лесу, без дороги. Всё осталось только в памяти, но и она уже не нужна в этих местах, а есть только твоё пустое тело, невесомое, как стебель сухой кукурузы, и почти незаметная тропинка, ведущая куда-то в туман. Наверное, ожидание смерти сродни ходьбе по такой дороге. На чёрно-белой фотографии виден человек с поднятыми руками. Он приходит к нам без оружия, без нажитого скарба, потерявший всё, один как перст. Невозможно различить его лица. Приближаясь к нему, мы всё равно не можем понять, кто же это. Он так далёк, что, кажется, сейчас он растворится в тумане, исчезнет как дым. Он — это я, мой отец, твой отец, ты сам, стоящий в поле, между землёй и небом, в пустоте, как частичка немой вечности, сама вечность…

Больше всего Леонтий любил пустыри, окраинные поля, пустоши и заброшенные огороды. Протоптанные тропинки внушали страх, ходят здесь люди, а кто они, леший знает… лучше не встречаться. А на пустых плоских пространствах можно идти в разные стороны, огибая только заросли крапивы и сырые овраги. На пустырях всегда найдёшь тихую, поросшую нежной травой полянку, окружённую высокими лопухами, ревенем, иван-чаем, золотыми шарами, видимо, недалеко стоял домик или баня. За пустырём возвышалась огромная свалка металлического лома, через заброшенный огород вела к ней тайная тропинка, к забору, в котором была сделанная кем-то дырка. На свалке лежали в беспорядке ржавые спинки кроватей, панцирные сетки, скрученные трубы, рельсы и путевые костыли. Среди всего этого металла было много военного лома: гусеницы танков, пробитые каски, детали пулемётов и винтовок, фляжки, штыки. Леонтий после каждой вылазки на свалку приносил домой что-то из оружия, в этот раз им был найден четырёхгранный игольчатый штык. Штык был тяжёлый, длинный, кончик походил на отвёртку, он легко входил в землю, чуть нажал — и вот он уже весь в земле. Ночью штык приснился Леонтию, только он уже был не ржавый, а глубоко чёрный, отполированный до блеска, огромный, он летел по небу, пронизывая облака. Облака разъезжались, разваливались на ломти, обнажая внутренности, те вываливались, клубясь, извиваясь, как кишки, розовые то ли от крови, то ли от закатного солнца, шлёпались на землю и медленно таяли, оставляя красные клочья на траве. Некоторым облакам удавалось увернуться от злобного штыка, но он разворачивался и гнался за ними, пока не настигал, и погружал иглу прямо в небесное тело. Леонтий пытался кричать, махал руками, требовал от штыка прекратить убийство облаков, но тот не слушал его, а всё метался по небосводу, разрезая облачные толпы, которые всё редели и редели, пока не осталось одно-единственное маленькое облачко над горой Кукан. Штык разогнался что есть силы и молча вонзился прямо в центр кудлатого облака, из него брызнули капли то ли дождя, то ли крови, облако охнуло, вскинуло крылья и рухнуло за гору. Леонтий попробовал побежать туда, куда упало облако, но ноги не слушались его, он не мог преодолеть плотность воздуха, помогал себе руками, однако сон удерживал его, тогда Леонтий решил закричать, но только открыл рот и зашлёпал губами, как рыба, — сон навалился на него всей своей влажной тяжестью, немотой и бесконечностью. Утром Леонтий вытащил штык из сундука и отнёс его обратно на свалку, бросил рядом с другим железом. В тот же день огромный магнит забрал его вместе с остальным ломом, и локомотив увёз штык в доменный цех. Там штык растворился в огне, превратился в горсть горячего металла, а потом слился с другими металлами, чтобы снова застыть, но уже не оружием, а просто куском бесформенного железа. Облака тихо проплывали над головой Леонтия, то скрывая солнце, то открывая синее небо. Война закончилась и долго ещё не будет.

А вот когда пожил немного, повзрослел водолаз, — провожают его в армию, собираются всем селом, не то чтобы горюют, но как-то кручинятся — надолго уходит водолаз из семьи, куда именно, точно не знают, куда-то на запад, где стоит глинобитная Крепость, форпост страны Водолазов, от стен которой простирается бесконечная пустыня, растворённая в мареве тёплого воздуха до полной неразличимости, до боли в глазах.