Сахиб Джамал - Темнокожий мальчик в поисках счастья

Мухтар сжал зубы, потемнел, но сдержал свой гнев. В упор посмотрев в лицо хозяина, подумал: «Скорей бы добраться до Тифлиса, а там ни часу не останусь в твоем доме!» Он перевел взгляд на окно, туда, где лежало неподвижное тело убитой девушки. «Если все большевики такие, как она, то я тоже буду большевиком!» — твердо решил он. Целый день он был молчалив и хмур: на сердце тяжелым камнем лежала печаль. Он не мог забыть о храброй девушке.

Поезд шел. За окном мелькали красивые и величественные горы. Они как бы громоздились одна на другую. На каждой станции вагоны окружала толпа истощенных, оборванных людей. Женщины с детьми протягивали к окнам руки и плача просили:

— Господа, будьте милосердными!.. Хлеба!.. Хоть маленькую корочку хлеба!

Но всего этого Мухтар почти не видел и не слышал: был занят своими думами. Он даже не замечал того, как его хозяин, разложив на коленях завтрак, жадно ел жареную дичь, запивая ее вином из серебряной стопки. Снаружи доносились умоляющие голоса, но Исламов был глух и нем.

Старик с крашенной хной бородой, с глубоким состраданием глядевший на голодных людей, вдруг обернулся к Исламову:

— Вы думаете, в Грузии нет хлеба? — И, заметив, что тому до него нет дела, сам себе ответил: — Все есть! Грузия — богатый край. Здесь все есть…

— Надо быть последним дураком, чтобы в такое время, когда зерно с каждым днем поднимается в цене, продавать его!

Старик покраснел, но промолчал. Он посмотрел на Исламова, на сидевших рядом с ним таких же, как он, разжиревших, самодовольных купцов и старику показалось, что это не люди, а какие-то кровожадные животные.

Мухтар тоже молчал. Все, что творилось вокруг, заставляло его спрашивать себя: «Если это русская земля, страна Ленина, то где же все то, о чем говорил мне в Карачи добрый вожак докеров Мирза? И что теперь будет со мной, одиноким и жалким чужестранцем, если я убегу от Исламова?»

Со скрытой ненавистью посмотрел он на Исламова. Он помнил, как в Багдаде, после ухода турок, купцы заперли свои хлебные амбары. Тогда голодные багдадцы взломали купеческие лабазы и старики на улице распределяли зерно между голодающими. «Почему и здесь так же не сделают?» — думал Мухтар.

Его уже перестала радовать мысль о том, что путешествие подходит к концу и они скоро должны прибыть на место.

Вот и Тифлис. Нагруженный вещами, Мухтар вслед за Исламовым вышел из вагона. Вокзал кишел людьми. Особенно много было военных в какой-то странной, незнакомой форме.

— Только итальянцев здесь не хватало, — сказал вслух Исламов.

Носильщик, решив, что перед ним единомышленник, со вздохом произнес:

— Да, теперь они, а до них были немцы. Говорят, что пришлют и французов…

— Пусть хоть дьяволы придут, только, бы не русские, не большевики, — прошипел Исламов.

Носильщик удивленно посмотрел на него.

— Да, конечно, вам при всех хорошо, а как нам, бедным людям, жить?!

Исламов озадаченно зацокал языком. Они вышли на привокзальную площадь, уселись в фаэтон. Исламов с женой и служанкой разместились на сиденьях. Мальчика возчик посадил рядом с собой. Колеса загремели по каменистой мостовой. Мухтар смотрел на людей в странной, как ему казалось, очень теплой одежде. Он увидел старика, продавца горячего чая, который держал пузатый самовар из оцинкованного железа и громко зазывал любителей чая. На груди у старика висела кожаная сумка с множеством отделений, в которых виднелись крохотные стаканы и мелко накрошенные кусочки сахара. Эта сценка напомнила Мухтару родной Багдад.

— Кому горячий ароматный чай! Налью горячего чая! — хриплым голосом кричал уличный чайханщик.

Фаэтон выехал на широкий и просторный майдан, здесь горами лежали фрукты, овощи, разные изделия и побрякушки, а лавочники, лоточники, виноторговцы громко и усердно зазывали покупателей.

— Берите гранаты, красные как кровь, сладкие как сахар!..

— Мацони! Мацони! — надрывался парень, погоняя маленького ослика, на боках которого в соломенных сетках находились глиняные кувшинчики с простоквашей.

Переехали мост через Куру, миновали мечеть Шах-Аббаса с высоким минаретом и мозаичным куполом, район шумного, многолюдного Шайтан-базара, где были расположены магазины, кустарные мастерские и знаменитые тифлисские лечебные серные бани. Фаэтон остановился в покатом маленьком тупике. Встретить Исламова вышли чуть ли не из всех домов. Собралась большая толпа, в основном женщины.

— Со счастливым прибытием вас, ага! — раздались голоса.

— Салам, господин Исламов!

— С прибытием!

Но вот толпа расступилась, и вперед вышла старая сгорбленная женщина, укрытая черной атласной чадрой. С возгласом: «Сын мой!» — она бросила под ноги Исламова глиняный кувшин с водой. Кувшин разбился, вода разлилась по земле, а старуха припала головой к груди сына.

— Аллах мой! Неужели это правда — ты вернулся?! И бедная твоя мать дождалась этого счастливого дня? — плача, говорила она.

— Дождалась, мама. Видишь, слава аллаху, я уже дома. Но к чему такие горькие слезы?.. Успокойся, прошу тебя!

Исламов тут же представил матери молодую жену, ее служанку и Мухтара.

— Как же так, мальчик мой? — тихо сказала мать, очень удивленная тем, что он привез жену, — ведь дома его тоже ждала жена.

— Так надо, мама, поговорим после…

Мать любовно посмотрела на него, заранее все понимая и прощая.

У двухэтажного большого дома из красного кирпича Исламова встретила, играя выразительными глазами, молодая женщина с густо насурьмленными ресницами и бровями. Прикрыв лицо краем цветастого покрывала и склонив перед мужем голову, жестом правой руки она подала знак мяснику, и в тот же миг у самых ног хозяина был торжественно обезглавлен жирный баран.

Исламов ласково взглянул на первую жену. Он был рад такой встрече: «Пусть тебризянка учится, как надо встречать мужа».

— Гульнияз, сто лет жизни тебе! Спасибо тебе, моя красивая! — Он перешагнул через лужу крови и направился во двор особняка.

За хозяином и членами его семьи нерешительно направился и Мухтар, но пройти вглубь не осмелился, а сел во дворе у ворот.

Соседи, выразив матери Исламова свою радость и поздравив ее с возвращением сына, постепенно разошлись по домам.

О Мухтаре, конечно, опять все забыли. Но Кара-Баджи, служанка, много лет работающая при матери Исламова, женщина с желчным, злым лицом, вдруг заметила одиноко сидящего у ворот Мухтара и удивленно спросила:

— Ты откуда взялся?!

— Я служу у господина Исламова, он меня привез из Тебриза, — печально ответил мальчик, не поднимаясь с места.

Служанка не поняла больше половины его слов, и ей не понравилось, что он так непочтительно — сидя — ей отвечает.

— Что ты там бормочешь на каком-то непонятном языке?.. Ты что, не можешь по-нашему говорить?