Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

— Эй, есть кто-нибудь дома? — и Элла почти сразу откинула крюк на двери.

— Господи, где ж ты прятался? А я-то Джону говорю: должно быть, слишком холодно, раз Штамп дома сидит.

— Нет, я был не дома. — Он снял шапку и потер голову.

— Где же это? Уж точно не здесь. — Элла повесила две пары белья на веревку у плиты.

— Я утром к дому Бэби Сагз ходил.

— А что тебе там понадобилось? — спросила Элла. — Тебя что, приглашали?

— Это семья Бэби. И никаких приглашений мне не требуется, чтобы за ее семейством приглядеть.

Элла только языком поцокала. Этими доводами ее было не прошибить. Она сама была другом и Бэби Сагз, и Сэти, пока не случилось Несчастье. С тех пор она один лишь раз поздоровалась с Сэти — кивнула ей тогда на карнавале, — а обычно ее просто не замечала.

— Там у них какая-то новая женщина живет. Я думал, может, ты знаешь, кто это?

— Да неужто б я не знала, если б в городе у нас кто-то новый объявился? — возмутилась Элла. — Какая она с виду-то, женщина эта? Ты уверен, что это не Денвер?

— Денвер я хорошо знаю. Эта похудее будет.

— Может, показалось?

— Я же своими глазами видел!

— Да в этом доме все что угодно увидеть можно.

— Оно так, конечно.

— Ты лучше Поля Ди спроси, — посоветовала Элла.

— Что-то я его никак найти не могу. — И это было действительно так, хотя нельзя сказать, чтобы он искал Поля Ди уж очень старательно. Не готов он был посмотреть в глаза человеку, чью жизнь сломал, когда явился к нему со своими мрачными рассказами.

— Он в церкви ночует, — сообщила Элла.

— В церкви? — Штамп был потрясен и страшно огорчен.

— Ну да. Попросил преподобного отца Пайка, и тот разрешил ему ночевать в подвале.

— Так там же холод собачий!

— Ну, уж небось это он и сам знает.

— Зачем он это сделал?

— Похоже, чересчур гордый.

— Господи, зачем же в погребе-то! Любой из наших его бы к себе пустил.

Элла повернулась и посмотрела Штампу прямо в глаза.

— А что, у нас тут кто-нибудь мысли на расстоянии читать умеет? Ему всего и нужно-то было — попросить.

— С какой стати? Почему он должен кого-то просить? А самим предложить что, трудно было? Что же это делается, Господи? С каких это пор чернокожий, приехав в наш город, спит в подвале, как собака?

— Не заводись, Штамп.

— Ну уж нет! Не будет мне покоя, пока у кого-нибудь из вас рассудок не проснется и вы не станете вести себя, как христианам положено.

— Да он там всего-то несколько дней.

— Ни одного дня он там не должен был быть! Ты все прекрасно понимаешь, Элла, но и пальцем не пошевелила, чтобы ему помочь! Не похоже на тебя. Мы с тобой больше двадцати лет цветных из воды вытаскивали. А теперь тебе, дескать, трудно человеку переночевать предложить. Рабочему человеку! Который уж как-нибудь сумел бы с тобой расплатиться.

— Если б он попросил, я бы ему что угодно дала.

— С чего это вдруг стало так необходимо, чтобы тебя просили?

— Я его слишком мало знаю.

— Ты знаешь, что он цветной!

— Ох, Штамп, да не терзай ты меня с утра пораньше! У меня и так настроения нет.

— Это из-за нее, верно?

— Из-за кого?

— Из-за Сэти. Он с ней сошелся и жил там, а ты не хотела, чтобы…

— Ну-ну, продолжай. Только лучше тебе в воду не прыгать, коли глубины не знаешь.

— Ты это прекрати, девушка! Мы с тобой слишком давно дружим, чтоб ты мне тут представление устраивала.

— Послушай, кто знает, что там на самом деле происходило? Я и сама теперь не знаю, кто такая Сэти и откуда она родом.

— Что-что?

— Да, Штамп, я знаю только, что она вроде бы была невесткой Бэби Сагз, но теперь я и в этом не уверена. Где же ее муж, а? И Бэби ни разу эту свою невестку в глаза не видела, пока Джон не притащил ее сюда, да еще с новорожденной, которую я сама ей к груди привязала.

— Это я привязал девочку ей к груди! А к тому поезду с беглыми ты и вовсе отношения не имела! Дети-то, небось, ее сразу признали, даже если ты этого и не сделала.

— Ну и что? Я ж не говорю, что она их матерью не была, но кто может подтвердить, что они действительно внуки Бэби Сагз? И вообще — как это ей бежать удалось, а ее мужу нет? И еще, скажи-ка мне, как она умудрилась одна в лесу ребенка родить? Говорила, какая-то белая женщина вышла из лесу и помогла ей. Вранье! Неужели ты этому веришь? Белая? Ладно, не надо. Знаю я, что это была за белая [11] Белый цвет у африканцев и американских негров — цвет смерти, цвет мертвых. .

— О Господи, Элла, что ты несешь!

— Ежели оно белое, да еще по лесу вокруг людей шляется — так это либо призрак, либо что-нибудь в этом роде, и я ни с чем подобным дела иметь не желаю!

— Вы ведь подругами были.

— Да. Пока она свое нутро не показала.

— Элла!

— Не может у меня быть таких подруг, которые собственных детей ручной пилой кромсают.

— Ох, и на опасном ты пути, девушка!

— Угу. Зато я на твердой земле стою, где и намерена оставаться. А вот ты уже по уши утоп и дна под собой не чуешь.

— Ну ладно, хватит. Все это к Полю Ди никакого отношения не имеет.

— А как ты думаешь, почему он из дому-то сбежал? Ну-ка, скажи?

— Из-за меня.

— Из-за тебя?

— Я ему рассказал… показал ту газету… насчет того, что Сэти сделала. И прочитал ему. Он в тот же день и ушел.

— Ты мне этого не говорил. Я думала, он знает.

— Ничего он не знал! Он и ее-то знал только по тем временам, когда они все вместе жили на ферме, откуда и сама Бэби Сагз сюда приехала.

— Он знал Бэби Сагз?

— Конечно, он ее знал! И ее сына Халле тоже.

— Значит, он ушел, когда выяснил, что Сэти тогда натворила?

— Похоже, с ней он мог бы наконец семью создать и жить вместе.

— Ты мне прямо глаза открыл. Я-то совсем по-другому думала…

Но Штамп и так прекрасно знал, что она думала.

— Да что ж, ты ведь сюда пришел не о Поле Ди говорить, — спохватилась вдруг Элла. — Ты вроде насчет какой-то новой девушки спрашивал.

— Да, верно.

— Ну так вот: Поль Ди непременно должен знать, кто она такая. Или что оно такое.

— У тебя все духи да привидения на уме. Везде они тебе мерещатся.

— Господи, да ты не хуже меня знаешь: люди, что дурную смерть приняли, в земле остаться не могут.

Этого отрицать было нельзя. Даже Иисус Христос и то в земле не остался. Штамп съел кусок приготовленного Эллой домашнего сыра — исключительно из дружеских чувств — и отправился искать Поля Ди. Он нашел его сидящим на крыльце церкви; руки между коленями свешены, глаза совершенно красные.

Сойер накричал на нее, когда она вошла на кухню, но она просто повернулась к нему спиной и потянулась за фартуком. Его крики были ей нипочем: доступ в ее душу был закрыт — ни щели, ни трещинки. Хватит с нее. Уж она позаботится о том, чтобы держать их всех на расстоянии. Однако она прекрасно понимала, что в любой момент они могут снова раскачать ее, расколоть надвое, сорвать с якорей; могут снова наслать на нее птиц, хлопающих крыльями у нее в волосах; или высушить у нее в груди молоко, как это уже было однажды. Могут превратить ее спину в дерево — и это тоже уже было. Когда они ее беременную загнали в лес, то сперва сделали это. Даже мысли о них пахли гнилью. Это они вымазали маслом лицо Халле и заставили Поля Ди грызть железо; это они живьем поджарили Сиксо и повесили ее родную мать. Она больше ничего не хотела слышать о белых людях; не хотела знать то, что знали Элла, Джон и Штамп о мире, созданном по вкусу белых. Да и не должна она больше ничего знать об их жизни, раз улетели те птицы, что хлопали крыльями у нее в волосах.