Тони Моррисон - Возлюбленная [litres]

Учитель долго смотрит на него, прежде чем закрыть дверь хижины. Настороженно так смотрит. Но Поль Ди даже глаз на него не поднимает. Брызгает мелкий дождичек. Дразнящий августовский дождик — он пробуждает надежды, которым не дано осуществиться. Поль Ди думает о том, что должен был бы спеть вместе с Сиксо. Громко. Что-нибудь такое громкое и раскатистое, подходящее к той мелодии, что напевал Сиксо. Вот только слова его сбили с толку — он тех слов не понимал. Да какая разница — понимал, не понимал; он отлично понял то, что за этими словами стояло: свобода и ненависть, словно Сиксо танцевал джубу [15] Джуба — любимый танец негров с южных плантаций. .

Теплый мелкий дождичек то начинается, то перестает, и так без конца. Полю Ди кажется, что он слышит рыдания; вроде бы они доносятся из окна миссис Гарнер. Впрочем, плакать может кто угодно, даже кошка, когда кота зовет. Устав держать голову прямо, он осторожно опускает подбородок, упираясь в ошейник с шипами, и размышляет, как бы ему подобраться к очагу, разжечь огонь и вскипятить немножко воды — он давно ничего не ел. Именно этим он и занят, когда в его хижину вдруг входит Сэти, промокшая насквозь, с огромным торчащим животом. Она сообщает ему, что твердо решила бежать. Она только что вернулась после того, как отвела своих детишек в кукурузу. Тех белых поблизости не видно. Но она нигде не может найти Халле. Кого же все-таки поймали? Убежал ли Сиксо? И где Поль Эй?

Поль Ди рассказывает ей, что знает: Сиксо мертв; той женщине с тридцатой мили удалось убежать, но он понятия не имеет, что случилось с Полем Эй или Халле.

— Где же он может быть? — спрашивает Сэти.

Поль Ди пожимает плечами, потому что покачать головой не может.

— Ты сам видел, как Сиксо умер? Ты в этом уверен?

— Уверен.

— Он был в сознании? Он их видел и все понимал?

— Он был в сознании. Все понимал и смеялся.

— Сиксо — смеялся?

— Это стоило послушать, Сэти.

Платье Сэти исходит паром у слабенького огня, на котором он кипятит воду. Очень трудно двигаться со скованными ногами, да и «украшение» на шее страшно мешает. Стыдясь своей беспомощности, он старается не смотреть ей в глаза, а когда случайно их взгляды пересекаются, он замечает, что глаза у нее абсолютно черные — белков не видно. Она говорит, что ей пора, и он думает, что побег ей, конечно, не удастся — она и до ворот добраться не сможет; но он ее не разубеждает. Он понимает, что никогда больше не увидит ее, и сердце у него замирает при этой мысли.

Должно быть, племянники учителя, поразвлекавшись с ней, затащили ее в амбар сразу после того, как она рассказала все миссис Гарнер, и сняли со стены плеть из воловьей кожи. Кому, черт возьми, могло в голову прийти, что после всего этого она все-таки умудрится сбежать? Они, должно быть, уверены были, что с таким пузом да еще с располосованной чуть не до кости спиной ей дальше своей хижины не дойти. Поль Ди не удивился, узнав, что они все-таки выследили ее, когда она уже добралась до Цинциннати; теперь он понимал, что ее стоимость была выше, чем его: еще бы, собственность, которая сама себя бесплатно воспроизводит!

Вспоминая ту цену в долларах и центах, которую учитель сумел получить за него, он все думал, какова была бы цена Сэти? А какова была цена Бэби Сагз? Сколько еще денег должен был выплатить Халле, не говоря уж о том, чтобы отработать бесплатно? Сколько миссис Гарнер получила за Поля Эф? Кажется, больше девятисот долларов? На сколько долларов больше? На десять? На двадцать? Этот учитель, конечно же, знал. Он всегда знал, что почем. В его голосе звучала неподдельная грусть, когда он заявил, что от Сиксо все равно толку не добьешься. Какой дурак согласится купить поющего негра да еще с ружьем? Выкрикивающего «Севен-О! Севен-О!» (потому что его женщина, та, с тридцатой мили, убежала от них, унося в себе его зреющее семя!) Ах, какой был у него смех! Журчащий, детский, полный торжества. Этот смех даже тому жалкому костру разгореться помог. И Поль Ди думал о том, как Сиксо смеялся, а вовсе не о железном мундштуке, когда они привязывали его к козлам повозки. Потом уже он увидел Халле и того улыбавшегося петуха, который словно хотел сказать ему: ты еще ничего особенного не видел, милый! Как мог какой-то петух знать об Алфреде в штате Джорджия?

— Привет.

Штамп по-прежнему терзал пальцами ленточку в кармане брюк, так что тот шевелился.

Поль Ди глянул на него, заметил это шевеление и хмыкнул.

— Я не умею читать, Штамп. Так что если ты принес мне еще какую-нибудь газетку, то зря время потратил.

Штамп вытащил ленточку и присел на ступеньку с ним рядом.

— Нет. Я тебе кое-что другое сказать хочу. — Штамп нежно пропустил красную ленточку между указательным и большим пальцем. — Совсем другое.

Поль Ди ничего не ответил, и оба некоторое время сидели молча.

— Мне это трудно, — сказал Штамп. — Но я все-таки скажу. Две вещи. Но сперва — более легкую.

Поль Ди хихикнул:

— Если уж это тебе так трудно, так меня, может, и до смерти доведет.

— Нет, нет! Ты не думай! Я ведь тебя искал, чтобы прощения просить. Извиниться.

— За что? — Поль Ди потянулся за бутылкой, что торчала у него из кармана куртки.

— Выбирай любой дом — любой, где цветные живут. В целом Цинциннати — любой, и тебя везде с радостью примут. Можешь там сколько хочешь жить. Я прошу у тебя прощения за то, что люди сами не предложили тебе этого. Но ты знай, тебя везде с радостью примут, везде, где ты сам поселиться захочешь. Мой дом — это твой дом. Как и дом Джона и Эллы, и Мисс Леди, и Абеля Вудрафа, и Вилли Пайка — любой. Выбирать тебе. А в подвале ты спать не должен! И я прошу у тебя прощения за все те ночи и за каждую из них в отдельности, когда тебе пришлось здесь быть. Не понимаю, как только преподобный отец тебе позволил? Я-то его еще мальчишкой знал…

— Да нет, Штамп, он предложил мне к нему пойти.

— Да? Ну и что?

— Ну и то. Я сам так решил; не хотел я к нему идти; просто одному побыть хотелось. А так-то он предлагал, и каждый раз, как мы встречаемся, предлагает.

— Ну, у меня прямо камень с души упал! Я уж думал, что все здесь с ума посходили.

Поль Ди покачал головой.

— Только я один.

— Ты что делать-то теперь собираешься?

— О, планы у меня большие. — Поль Ди два раза глотнул из бутылки.

Любой план плох, если он из бутылки высосан, подумал Штамп, но по собственному опыту знал, что бессмысленно говорить пьянице, чтоб тот не пил. Штамп высморкался и стал думать, как лучше заговорить о главном, о чем, собственно, он и пришел поговорить с Полем Ди. В тот день людей на улице было мало. Канал замерз совсем, так что ни лодки, ни другие суда по нему больше не плавали. Вдруг они услышали цоканье лошадиных копыт. Седло у всадника было высокое, восточное, но во всем остальном он был типичным жителем долины Огайо. Он заметил их с дороги, натянул поводья и по тропе подъехал прямо к церкви. Поклонился, не слезая с седла.