Рене Баржавель - Дни мира

— Мама! Какая ты была красивая!.. Странно, но она не испытывала печали; казалось, она радовалась возвращенному прошлому. На мгновение замерла перед акварелью, на которой Элен по памяти нарисовала пейзаж острова с белым домом. Потом подняла левую руку, коснулась тонкими пальцами изображения и легким движением погладила его. На ее указательном пальце был перстень, переплетение золотых нитей которого окружало большой изумруд. Томас не представлял цену драгоценных камней, но фантастическая стоимость перстня не вызывала у него сомнения. Он даже подумал, что изумруд может быть фальшивым и перстень — это просто игрушка для фей, и стоит ему закрыть и снова открыть глаза, как перстень исчезнет, а с ним, вполне возможно, исчезнет и Гризельда.

Он подумал, что Гризельду не интересуют картинки на стенах; ее взгляд блуждал где-то у горизонта. Безграничное пространство вошло вместе с ней в небольшой салон, стены которого исчезли. Она была кораблем с наполненными ветром и солнцем парусами или королевой огромных птиц с голубыми глазами, о которых ему рассказывал Леон. Она живет в джунглях Амазонки, и перед ней расступаются деревья, когда она идет.

Гризельда повернулась, чтобы взглянуть на Томаса.

— Действительно, ты очень похож на Джонатана… Но… Повернись… Так… Посмотри на окно… Хотела бы я знать… Хотела бы я знать, не на Фулька ли ты походишь? На Фулька, основателя… Первого графа Анжу… Того, кто взял в жены единорога… Мать рассказывала тебе о нем? — Рассказывала, — ответил Томас.

— Точно никто не знает, как он выглядел… Его портрета не существует… Ни одной резной геммы… Только воспоминания. То, что его дочери рассказали своим дочерям, а те передали эти рассказы дальше, и они повторялись на протяжении тысячи лет… Пятьдесят поколений женщин, обожавших своего создателя, постепенно изменяя со временем его облик… Я знаю, как он выглядел… Вот то, что я знаю… Он выше ростом, чем все мужчины не только той эпохи, но и нашего времени … У него широкие массивные плечи, круглая голова с шапкой рыжих волос… Его даже называли Рыжим… У тебя более светлые волосы… Его также называли Львом… У тебя же пока облик львенка… Если у тебя такое же, как у него, сердце, ты тоже можешь встретить единорога… Его не видел никто из его потомков… Только Джонатан в день своей кончины увидел его в образе девушки. Но он не узнал единорога, его жизнь оборвалась раньше. Запомни, львенок, что если ты встретишь девушкуединорога, то сразу узнаешь потому, что она свободна… И запомни также ошибку Фулька: ты не должен позволить ей убежать, как бы быстро она ни бежала…

Внезапно образ Даллы разорвал сердце Томаса. Ведь он позволил ей убежать… Нет… Она не была единорогом… Она была ангелом, как говорил Леон… Но, возможно, это одно и то же… Нет, она все равно исчезла бы, даже оставшись… Детство не продолжается бесконечно…

— Ты хотел бы сказать мне что-нибудь? — спросила Гризельда. — Нет… Да… Возможно, я… Кажется, я встретил ребенка-единорога. Бывают ли дети-единороги? — Единорог вечно юн, — сказала Гризельда, — но он никогда не бывает ребенком… Ребенок нуждается в заботе взрослых, единорогу никто не нужен…

— И тогда, — продолжала Гризельда, — машину водрузили на спину слона. Дороги дальше не было, исчезла даже тропа, а до дворца оставалось еще миль пятьдесят. Проблема была очень серьезной — как затащить машину на спину животного? Шаун сказал: «Нужно сделать наклонную платформу из досок». Но где взять доски в джунглях? В Индии существует привычка — перевозить самые разные грузы на спине слона; для этого существует большая сеть из толстых веревок. Такую сеть разложили на земле, на нее закатили автомобиль, а затем связали в узел четыре угла сети. Слон поднял сеть с автомобилем и положил ее на спину другого слона, опустившегося на колени. Шаун очень волновался, опасаясь за сохранность машины, но индусы только смеялись. Они надежно примотали сеть с машиной к спине слона, сами забрались туда же вместе с нами и бодро двинулись через джунгли. Стая обезьян мчалась за нами, перепрыгивая с дерева на дерево и испуская пронзительные крики.

Томас, сидевший на пуфе неподвижно, словно зачарованный, не отрывал взгляд от Гризельды, слушая ее рассказ. Она непрерывно говорила, то переходя от двери к окну, то обходя вокруг стола, помогая себе жестами и создавая вокруг себя образы Индии.

— Мы прошли через лес и увидели перед собой дворец. Он возвышался на противоположном берегу большого озера с зеркальной поверхностью застывшей воды. Приближался вечер; вода приобрела фиолетовый оттенок, такой же, как у неба. С другой стороны воды и неба, на линии, по которой они соединялись, находился казавшийся миниатюрным дворец с множеством колонн, на таком расстоянии выглядевших тонкими, словно спички. Над колоннами возвышались остроконечные крыши и купола из бронзы и золота. Дворец отражался в воде, отражавшей небо. Дворец на берегу и его отражение в воде соприкасались. За ними ничего не было, кроме переплетения чудес, отраженных небом сверху и небом снизу. Сопровождавшие нас индусы спрыгнули со слонов, опустились на колени и потом распростерлись, преклонившись перед дворцом. Не знаю, чему они поклонялись, но я повторила их молитвенные позы, потому что перед нами была такая красота, что любая благодарность не казалась чрезмерной.

Слонов быстро разгрузили, и они отправились купаться вместе со служителями, разбив фиолетовое зеркало озера на куски и волны. Вода стала пурпурной, затем потемнела. Мы устроились на ночь в больших палатках вместе с миллионами комаров. Но индусы зажгли в палатках какието травы, и комары тут же попадали. Всю ночь поблизости кричали обезьяны и рычали тигры; звуки также издавали какието другие животные, которых никогда не удается увидеть; известно только, что они существуют, судя по раздающимся ночью голосам. Неизвестно даже, ходят они по земле или летают.

На следующее утро озеро оказалось голубым; небо тоже было голубым, а находившийся между ними дворец был белым, словно сотканным из кружев.

Над Пасси и над Парижем опускался вечер. Небо, бывшее нежного серо-голубого цвета, стало слегка розоватым. По нему плыли толстощекие облака, и с одной стороны их щеки были розовыми, с другой — пепельными. Они передвигались медленно, почти незаметно, и скоро растворились в сумерках.

Мы заметили на озере три лодки, которые должны забрать нас. Высокие, с двумя рядами весел с каждой стороны, они были раскрашены фантастическими красками; на них изображались растения, люди и животные. Они отражались в зеркале воды и походили на плавающие цветочные клумбы…

В очередной раз весна заворожила Шаму, отдав ему невыполнимый приказ. Он рассердился, так как знал, что не сможет выполнить его, но так или иначе, он должен построить гнездо. Новое гнездо. На самом высоком месте. А самым высоким местом была верхушка круглого дома. И верхушка круглого дома тоже была круглой. На этой верхушке ничто не могло удержаться, с нее все сразу же соскальзывало. Он уже пытался построить на ней гнездо прошлой весной и многими веснами до этого, но безуспешно. И теперь опять решил заняться строительством с самого утра. Каждый раз, когда он собирался бросить это занятие, потому что понимал, какой это идиотизм, весна посылала ему в вены горячую, едва ли не кипящую кровь, и он снова брался за работу.