Феррейра Кастро - Сельва

Время от времени чаща редела, теряя высоту, и, разорвав сплошную стену, полностью отдавалась солнцу, постепенно отступая перед открытыми местами, и, наконец, являла взгляду обширную равнину. На ней паслись, пощипывая траву, бесчисленные стада, а бесстрашные пастушьи кони прокладывали извилистые тропы.

Но далее, через какие-нибудь две-три мили, сельва вновь подступала к берегу столь буйно и пышно, словно хотела отвоевать все, что было утрачено ею на облысевшей земле.

Но все это невиданное великолепие лишь усиливало в душе Алберто желание поскорей добраться до места и распроститься с убожеством своего временного пристанища.

Сантарен, со старыми, убогими домами, ютящимися среди новых построек, с древней церковью и церковным двором на покатом склоне, где когда-то начинался этот город, дал передышку напряженным нервам Алберто, и он чувствовал себя почти как на празднике. Мальчишки и взрослые, негры, мулаты и кабокло наводнили пароход, шумно торгуя фруктами и куйями [14] Куйя — сосуд, сделанный из тыквы. всех размеров и расцветок. Товар был разложен на палубе, и его протягивали снизу, с лодок; покупатели, торгуясь, переругивались с продавцами, которые просили двадцать за то, что не стоило и десяти.

Куйи больше соблазняли Алберто, нежели фрукты и сласти. Он видел их в Белене и уже знал, что они придают налитой в них воде свежесть и тонкий аромат, но такого разнообразия и такой декоративной фантазии там не встречал. Огромную, круглую многокилограммовую тыкву местные жители сдавливали посередине, затем разрезали и из каждой половины плода после соответствующей обработки и окраски в черный цвет выделывали эти здешние шедевры. Терпеливые руки расписывали белым по черному фону причудливые арабески, — одни из них были примитивны, другие представляли собою уже произведения искусства. Были и такие куйи, что не подвергались предварительному сдавливанию посередине, — просто в верхней части тыквы делались отверстия с двух сторон и через них крепилась красиво оформленная петля, служившая ручкой своеобразной корзины.

Заметив любопытство Алберто, его галстук и отутюженный костюм, лоточники сочли, что здесь, на нижней палубе, он единственный состоятельный покупатель, и, перестав обращать внимание на сеаренцев, все разом бросились предлагать ему свой товары. Продавцы были так назойливы, что непредвиденная сцена, которая вначале развлекала Алберто, стала ему порядком надоедать. Заполненная туземцами палуба выглядела совсем иначе, чем в обычные дни. И Алберто впервые ощутил смутную солидарность со своими попутчиками, ту эгоистическую и тайную солидарность путешественников в вагоне поезда, которая у них возникает при появлении новых пассажиров. На этом клочке жизненного пространства для него уже нашлось место, и когда наконец торговцы покинули палубу и пароход продолжил свой путь, Алберто показалось, что какое-то братское чувство распространилось вокруг него и что-то в нем словно родилось заново.

Они плыли вверх по течению, и не было ни одного дня, чтобы «Жусто Шермон» не бросил якоря у маленького городка или просто у крутого обрыва.

Первой была остановка у фазенды [15] Фазенда — земельное владение, поместье. на правом берегу реки, там погрузили быков, чтобы обеспечить мясом пассажиров. Сначала животных заарканили, набросив лассо, как это делают в пампе. Затем подогнали к краю обрыва, где быков ждало прочное кольцо судового подъемного крана. Внезапно поднятые за рога быки поворачивались в воздухе и, разъяренные, брыкающиеся, вновь обретали устойчивость на палубе третьего класса. Некоторые быки так буйствовали во время этого воздушного перелета, что ломали себе рога, и безжалостные мухи тучами облепляли кровоточащие обломки, обломки жалких и уже безобидных рогов.

На рассвете Алберто проснулся от жалобного мычания. Открыв глаза, еще не совсем проснувшись, Алберто увидел тут же, возле своего гамака, две шевелящиеся фигуры, словно привидевшиеся в страшном сне. Перемазанные с ног до головы в крови, они орудовали огромными ножами над тем, что уже было лишено жизни. Одна из фигур остановилась, выпрямилась и стала спокойно насвистывать. Огромные куски мяса мелькали в воздухе, переносимые с одного места на другое, мясо, которое еще трепетало, в котором еще теплилась жизнь. Палуба была почти вся погружена в сумрак, и только издали, со стороны машинного отделения, сюда пробивался рассеянный свет.

Алберто протер глаза, чтобы отогнать жуткое видение, и высунулся из гамака. Нет, нет, это был не сон. Кок и его помощник спокойно готовили завтрак для судового населения. Бык, которого они забили, был уже разделан на его же собственной шкуре. Кровь, растекавшаяся вдоль палубы, возбуждала других быков, которые, почуяв ее запах, громко и жалобно оплакивали смерть своего товарища.

На рассвете «Жусто Шермон» вновь бросил якорь.

— Что это?

— Аленкер.

— А! — И Алберто продолжал лежать в своем гамаке, пока не появились ненавистные швабры.

Встав, Алберто увидел Обидос, где река, суживаясь, обретала наибольшую глубину. Берег здесь уже сформировался и дыбился высоким холмом — единственной возвышенностью над всей этой огромной лесной равниной, не поднимавшейся более чем на пятьдесят метров над уровнем воды за многие дни пути.

Там, на вершине холма, среди рощи притаилась старая крепость, которая в былые времена подстерегала корабли, пытавшиеся захватить эту зеленую горловину. А внизу, под холмом, еще спала веселая деревушка с портовым складом и лоточниками, которые здесь продавали сладости из тамаринда [16] Тамаринд — тропическое дерево и плод. , замысловато разукрашенные белым сахаром.

Алберто был удивлен тем расточительством, с которым власть имущие присваивали любому населенному месту звание города: любой из этих городов, хоть и привлекательных в своей скромности, в Европе не мог бы сравниться даже с поселком. Улицы здесь заросли травой, а дома, большей частью крытые пальмовыми листьями, можно было пересчитать по пальцам. «И это город, но почему? Было ли это насмешкой португальских колонизаторов, или бразильским политикам нужно было извлечь дополнительные налоги? Если это называется городом, то что же тогда Рио-де-Жанейро?»

Свое вынужденное одиночество Алберто старался заполнить всякими размышлениями, монологами для себя и про себя, подобно отшельникам из житий святых. Пока его внимание привлек здесь только один человек: Фелипе из Пинейро, всегда прибавлявший к своему имени название этого поселка в штате Мараньян, откуда он был родом. Болтун и весельчак, всегда готовый оказать услугу, он заискивающе улыбался и не прочь был приврать, хоть и без злого умысла. Как и все его земляки, он не выговаривал «р», проглатывал безударные гласные, ставил ударения там, где ему заблагорассудится, развлекая Алберто всякими историями из своей жизни охотника и батрака.