Феррейра Кастро - Сельва

Отплытие «Жусто Шермона» вызвало в душе Алберто новую горечь, и внезапно он ощутил, что успел привязаться к пароходу, — разумеется, не к палубе третьего класса, а к тому неосязаемому, необъяснимому, что заключал в себе пароход, находясь у причала. Теперь Алберто чувствовал себя еще более одиноким, более оторванным от всего мира. Он провожал пароход взглядом, следя за его двумя дымящимися трубами, удалявшимися вверх по реке, с тем чтобы вскоре дымить, возвращаясь вниз по течению в Манаус и Белен, особенно в Белен, от которого всего каких-то пятнадцать дней пути до Португалии!..

— Разрешите!

В барак вошел Каэтано, остановился посреди помещения и начал подбирать приехавших попарно.

— Ты! — Каэтано указал пальцем на широкоплечего сеаренца, который молча, покорно приблизился к нему.

Обернувшись к двум сборщикам каучука, Каэтано бросил:

— Этот пойдет с тобой в Попуньяс! Пошел! Ну, выходите! — И, обратившись к третьему: — А ты пойдешь вон с тем в Лагиньо.

Так он объединял попарно браво и «старичков», которые парами покидали помещение, направляясь к другому бараку.

Пока он все это проделывал, его глаза четыре или пять раз натыкались на Алберто, но, видимо, Каэтано не знал, что с ним делать. Когда в бараке из вновь прибывших остался только он один, Каэтано холодно произнес:

— Идем со мной.

Они пошли по узкой тропинке под галереей вдоль всего большого дома.

— А здесь жарковато? — рискнул спросить Алберто.

Но другой, упиваясь своей значительностью, сделал вид, что не слышит.

Подойдя к лестнице, Каэтано оставил Алберто внизу, а сам, поднявшись на галерею, угодливым голосом заговорил с Жукой Тристаном:

— А что должен делать этот португалец или кто он там есть?

— Подожди-ка… Эй, Балбино! Балбино! — И подошедшему на зов: — Эй, Балбино, тот человек, которого ты привез…

— Какой человек? А! Это португалец, которого мне рекомендовали в Белене.

Каэтано воспользовался моментом и выплеснул свое раздражение, вызванное тем, что в Сеару послали не его, а Балбино.

— Не понимаю, зачем было привозить этого никчемушного… Ведь заведомо известно, что эти португалишки годятся только в лавках сидеть, а к нашему делу не способны.

Балбино сразу почувствовал, куда ветер дует, и немедленно пресек эту попытку:

— Как бы не так! Ты разве не знаешь комендадора Гонсалвеса из Пасто-Гранде? Он тоже португалец, а здесь рубил серингу не хуже любого нашего парня, кроме того, этот человек мне обошелся очень дешево. Я оплатил только проезд… Я не снимал ему жилья, не давал денег в долг… И вообще… Я уже рассказал сеу [25] Сеу — сокращенное от «сеньор». Жуке, как это все вышло.

— Но я видел… — продолжал настаивать Каэтано.

Жука Тристан прервал спорящих:

— Хорошо! Мы на деле посмотрим, чего он стоит… Куда ж его послать? В Буиассу? В Лагиньо?

— Я думаю, что его лучше всего отправить с Фирмино в Тодос-ос-Сантос, тот его живо обучит, — предложил Балбино. — А потом я проверю, как он там справляется.

— Хорошо. Скажи об этом Фирмино, Каэтано.

Через некоторое время мулат с большим шрамом на ноге, видным из-под засученных брюк, подошел к Алберто:

— Пойдем со мной, — и повел его на склад, где в ожидании выдачи товаров около прилавка столпилась очередь.

Полки ломились от холста и полосатой ткани для рабочей одежды. Были здесь и дорогие английские ткани для тех, кто не имел задолженности и кому нравилось блеснуть на вечеринках. Лаковые ботинки и резиновые сапоги почти спрятались под шляпами из пальмовых листьев, уже пожелтевшими от напрасного ожидания покупателей. Было здесь туалетное мыло и флаконы духов для тех, кто пожелал бы отправиться на танцы с надушенным платком в кармане. А наверху выстроились целые замки различных консервов, банок со сгущенным молоком. Тут же — лекарства: таблетки хинина, эликсиры и банки с мазями, и над всем возвышались бутылки виски, коньяка и вермута, которые стояли там только для вида, поскольку этими напитками баловались лишь Жука Тристан и его друзья.

Внизу, на столе, словно лакированном от жира, лежало вяленое мясо, — в здешних краях оно заменяло свежее, и Бинда постоянно его жевал, взвешивая или отмеряя продукты клиентам. Под прилавком выстроились в ряд ящики с рисом, фасолью и кофе. А в глубине, у второго ряда полок, виднелся металлический кран, из которого наливали керосин, и деревянный, из которого через воронки цедили в блестящие мерки желанную кашасу.

В конторе, соединявшейся со складом дверцей, с карандашом в руке расположился Жука Тристан. Он выписывал сборщикам каучука товары, при этом всегда сокращая норму выдачи тем, кто уже задолжал компании.

— Меру муки? Нет, не могу! Тебе отпустят только два кило.

— А что же я буду есть всю неделю, господин Жука?

— Не знаю. Ты задолжал больше шестисот мильрейсов. Работай лучше!

— Да разве я плохо работаю? Сеу Алипио и сеу Каэтано меня никогда не заставали без дела; я и так изо всех сил тяну на этой тропе. Кто же виноват, что она ничего не дает.

Жука Тристан ничего не отвечал. Когда у сборщика каучука не было задолженности, он отпускал ему все, что тому заблагорассудится, даже если покупалось нечто совершенно немыслимое или просто бесполезная вещь. Ведь это приносило прибыль, когда вексель потом обменивался на хорошие деньги в Манаусе, в кредитной компании. Но если работник за короткое время пребывания здесь из-за болезни или из-за неповоротливости не смог погасить первоначальный долг, то, пусть он даже умирал с голоду, питаясь выловленной рыбой или случайно попавшейся в силок живностью, ему ничего не отпускали в кредит. В серингале имелся длинный список бессовестных, которые посмели умереть до того, как расплатились с долгами, или сбежали, как подлые псы, и не были пойманы. Этот список должен был служить очевидным доказательством того, насколько опасно проявлять сострадание к этим людям.

— Ну, хозяин, будьте добреньки, дайте меру муки…

Но Жука выдавал ему записку, где значились два кило муки и другие продукты, которые он соглашался выдать, и сразу же переходил к следующему работнику.

От него сборщики направлялись к прилавку, где Бинда, прочитав записку, отпускал им то, что там значилось.

Но с браво, которые не знали, что им понадобится здесь в первую очередь, Жука Тристан обращался иначе. Он сам составлял для них список закупок: горшок для окуривания каучука, сосуд для сбора латекса — сока каучуконосов, топорик, жестяные чашки, — словом, прежде всего все необходимое для сбора каучука. Кроме того, он отпускал им кило вяленой рыбы и несколько кило муки, — ведь вначале вновь прибывшие еще не умели охотиться на местных грызунов и не знали, что за рыба здесь водится.