Феррейра Кастро - Сельва

Внезапно Фирмино остановился, обернулся, посмотрел на Алберто и стал прислушиваться. Потом закричал:

— Это они!

— Они? Кто?

— Те, из Игарапе-ассу. Пойдем скорее, а то они изведут нас своими насмешками. Вышли позже, а придут первыми.

Но тут Алберто взмолился:

— Я больше не могу. Такая тяжесть, а я не привык.

Фирмино забормотал:

— Но… но… но они же нас обгонят… — И тут же нашел выход: — Дайте сюда чашки, я их положу к себе в мешок. В Игарапе-ассу мы все оставим в доме Шико, а завтра вы заберете.

Алберто понял, что Фирмино, жалея его, не хотел выставлять его на посмешище перед другими сборщиками каучука. К нему с тех пор, как начались его хождения по мукам, впервые проявили такое сердечное участие, и Алберто был глубоко тронут поступком Фирмино.

— Ну, вам больше не под силу тащить такую тяжесть. Я понесу все сам. Идем!

Ничьих шагов не было слышно, но Фирмино все повторял: «Они совсем близко! Совсем близко!» — так ему не хотелось, чтобы другие стали смеяться над Алберто. Он все ускорял шаг, и они почти бежали, обливаясь потом, по разговорившейся сельве.

Наконец мулат остановился. И, проговорив удовлетворенно: «Ну вот и дошли!» — нагнулся и потянул за веревку лодку, которая качалась перед ними на темной воде, где свет фонаря оставлял мерцающую, фантастическую дорожку.

Усевшись в лодку, Фирмино торжествующе засмеялся и со словами: «А теперь эти черти подождут, пока Луис не вернется за ними», — направил лодку к другому берегу и сообщил:

— Мы в Игарапе-ассу. Отсюда до Тодос-ос-Сантос рукой подать.

Уже на суше они остановились у хижины; из дверей падал на землю освещенный прямоугольник.

— Здесь живет Шико.

Алберто не вошел. Он отдал Фирмино мешок и привалился, закрыв глаза, в полном изнеможении к первому попавшемуся стволу. Он чувствовал, что кто-то подошел к двери и смотрит на него, но не мог разлепить век.

Теперь Фирмино должен был тянуть его за руку, подбадривая:

— Уже близко… Осталось каких-нибудь полчаса… четверть часа… Вот мы уже и пришли… Вот и наша лачуга…

Алберто оставил свой гамак в чемодане на центральной усадьбе серингала, и Фирмино дал ему взамен старое полотнище. Сложенный вчетверо пиджак Алберто приспособил вместо подушки и, растянувшись без сил на жестком ложе, мгновенно уснул.

— Вставайте! Вставайте, молодой человек! Пора! — И Фирмино, склонившись над ним, легонько потряс его за руку.

Алберто сразу проснулся и стал протирать кулаками глаза, зевая во весь рот.

— А? Что такое?

— Пора на работу.

Алберто встал. Тело у него болело, голова была тяжелой, и ему ужасно хотелось спать. Какое-то мгновение он в растерянности озирался кругом.

Сквозь все четыре стены в лачугу проникали лучи света, и он стоял в скрестившихся лучах, словно персонаж какой-нибудь театральной аллегории.

— Если хотите умыться, вода там, снаружи.

Он вышел следом за Фирмино. Накануне вечером он ничего не успел разглядеть и теперь внимательно все осматривал. Лачуга возвышалась над землей примерно на полметра, и видны были сваи, на которых она стояла. Стены и пол — все было сделано из пашиубы — пальмы, которую надо уметь рубить, а не то топор скользит по ней, и все. Это дерево, если оставить на земле, раструхлявится за два месяца, но его предохраняет кора, которую не может пробить даже револьверная пуля.

Пашиубы крепились лианами к каркасу дома, поскольку в них не входили даже самые крепкие гвозди и в случае холодов не защитили бы от болезней всех его обитателей. Но здесь, в тропиках, тем, кто жил в таких лачугах, мог бы докучать только свет, проникавший во все щели, да и то для сборщиков каучука он был лишь сигналом побудки. Дерзкий свет проходил и сквозь крышу, крытую раскидистыми пальмовыми ветвями с листьями, уложенными в одном направлении, чтобы в дождливые дни вода могла стекать по ним до карниза.

Лачуга была разделена на две части: в одной, где спал Алберто, на полу под гамаками красовалась циновка и в углу стоял сундук. Вторая, более тесная, служила местом отдыха и приема гостей; здесь тоже на полу лежала циновка, два пустых ящика заменяли стулья, а на стене висели ружья. Она выходила на открытую веранду, где старая жестяная банка из-под керосина, вырезанная с одного бока и сверху, заменяла плиту, и на ней сейчас подогревался в кофейнике бодрящий напиток. Там виднелись также две закопченные кастрюли, несколько тарелок, соль, пакет с мукой и под потолком висела рыба пираруку, принесенная Фирмино накануне. Почти в самом конце веранды среди других, ранее не замеченных мелочей Алберто нашел жестянку с водой и таз, в который он, налив воды, сунул голову, чтобы освежиться.

Фирмино протянул ему чашку дымящегося кофе, а человек, уже спавший в гамаке, когда они появились здесь вчера, подошел к ним, чтобы вместе позавтракать.

— Это Агостиньо, он тоже работает здесь на тропе. А это сеу Алберто, который будет учиться собирать каучуковый сок.

Подошедший был низкого роста, с изрытым оспой лицом медного цвета и пышными усами над чувственным ртом. У него уже висело через плечо ружье; он был готов тронуться в путь, как только будет выпито кофе.

Алберто торопливо вытер руку, чтобы обменяться рукопожатием с Агостиньо, протягивавшим ему свою.

— Очень приятно…

Он не знал почему, но Фирмино был ему более симпатичен. А тот уже поторапливал:

— Идемте скорее, сеу Алберто! Идемте скорее! — И, взглянув на его ноги, добавил: — Вам нельзя идти в этих ботинках, вы их вконец испортите. Подождите, может, я подберу вам что-нибудь подходящее.

Фирмино вошел в лачугу, чтобы через минуту вернуться с грубыми башмаками из каучука, такими же, какие были на нем — деревянные колодки, облитые латексом, — единственное изделие, фабрикуемое здесь из добываемого богатства.

Алберто натянул их на ноги, благодарно улыбаясь:

— Прямо по ноге. Большое спасибо.

— Не надевайте пиджак. Зацепитесь за какую-нибудь колючку или за лист пальмы инажа, и сразу такая будет дыра, словно его ножом разрезали. Вот так-то лучше, пока у вас нет рабочей рубахи. И воротничок снимите и галстук, они вам только будут мешать, да и запаритесь вы…

Агостиньо уже вышел, и Алберто, покончив с одеванием, приготовился следовать за Фирмино.

Водрузив на голову шляпу из пальмовых листьев, мулат с ружьем пошел впереди, указывая дорогу. У порога Алберто на мгновение задержался. Никакого запора на двери хижины не было, только висела на шнурах циновка, чтобы дверь не оставалась ничем не прикрытой. Он улыбнулся: «Воровать у них, конечно, нечего; но все же, если бы здесь и вправду обретались индейцы, то уж наверняка дверь бы запирали».

— Пошли! Пошли, сеу Алберто!