Феррейра Кастро - Сельва

Эти бескрайние пространства, казалось, были полностью безлюдны. И все же кто мог поручиться, что многие португальцы не расплачивались жизнью за малейшую оплошность на пути от глинистой лапы Амазонки, запущенной в Атлантический океан там, внизу, под охраной Санта-Марни-де-Белен, и до последних открытых ими заповедных мест, где они высаживались в надежде на легкую наживу, затаившуюся на этих обрывистых берегах. Путешественники постоянно чувствовали за зеленоватым занавесом невидимые глаза, внимательно следившие за каждым их шагом, чтобы португальские аркебузы не пробили сердца, бьющиеся на еще свободной земле.

В главное русло впадали другие речные артерии, которые молча поглощались основным потоком. Перед внезапно открывавшейся развилкой водных дорог корабли и их владельцы останавливались в нерешительности, боясь сбиться с намеченного курса. После тщательного осмотра вновь открытого устья они продолжали путь по главному руслу, оставляя приток для других экспедиций.

Отсюда Португалия представлялась химерой, казалось, что ее просто не существует. Тот, кто воскрешал ее в памяти, маленькую и далекую, сам не понимал, происходит ли все это с ним в реальной жизни или он грезит наяву, завороженный рассказами путешественников-первооткрывателей. Все виденное здесь столь резко не походило на то, к чему привыкли они у себя на родине, и несхожесть эта день ото дня становилась столь разительной, что португальцы перестали ощущать самих себя и все их прошлое улетучивалось, как мираж. Они воспринимали себя как застывшую фантазию кого-то, кто умер, веря в библейские сказания, в доисторические миры, или, по меньшей мере, им чудилось, что они вот-вот исчезнут, словно призраки на рассвете. И эта страшная опасность, до сих пор им неведомая, заставляла их быть друг с другом особенно человечными.

Однажды ровное течение реки вздыбилось, остановленное преградой: волны обрушивались на прибрежный лес, и прежде тихая вода ревела днем и ночью с невиданной силой и постоянством. Перед путешественниками высился многометровый водопад, но, обследовав окрестности, они обнаружили, что дальше, за этой ревущей ступенью, Мадейра снова становилась широкой и добродушной. Участников экспедиции не удивило это внезапное препятствие. В Пара тогда уже знали, что Амазонская низменность не была сплошной равниной с почти незаметным уклоном, мягко спускавшейся от Сан-Жозе-де-Барра к морю. Самые отчаянные из португальцев заходили далеко за форт, построенный по приказу короля на Рио-Негро, либо углублялись в рукава, которые попадались им по пути. Они рассказывали, что на реке, в верхнем ее течении, целый каскад больших водопадов. И хотя эта чудовищная река отличалась мирным характером, в этих местах она становилась бурной, а впадавшие в нее здесь многочисленные реки делали ее невиданно полноводной.

Мело Пальета приказал тащить лодки волоком по обрывистому берегу реки Мадейры и, обогнув водопад, продолжал путешествие по воде. Но за этим водопадом последовали многие другие: девственная сельва утратила свое безмолвие и грохотала беспрерывно. Искатели приключений должны были преодолеть восемнадцать гигантских ступеней, которые им уготовила река, чтобы достичь испанского поселения Эксальтасьон-де-лос-Каюбавас. В начале путешествия экспедиция была многочисленной, но лихорадка и тяготы пути лишь немногим позволили вернуться живыми и здоровыми.

Этот путь по Мадейре, проложенный дерзкими португальцами, не был забыт. В 1741 году двое других рискнули пройти по маршруту Пальеты в противоположном направлении. Они спустились по Гуапоре́, и их примеру последовал третий португалец — Жозе Барбоза де Са́, который в 1743 году прошел этим же путем, окончив свои дни в молчаливой безвестности. Шестью годами позже дон Жоан V приказал Жоану де Соуза Азеведо и Жоану Гонсалвесу де Азеведо отправиться с экспедицией вверх по реке до Мато-Гроссо, где Баррос Герра потерял жизнь, а Мело Пальета утратил способность изумляться. Эта человеческая смесь из героев, честолюбцев и бандитов пересекла тогда всю Амазонию и еще добрую часть Нового Света. Надменные, неутомимые, эти птицы славы и разбоя парили высоко и залетали далеко. При дворе, среди услад роскоши, гордые своим избранничеством, они плохо представляли себе жертвы, на которые обречет поименованных легкий росчерк пера на высочайшем приказе. Но жажда богатства и славы, врожденная тяга к приключениям толкали на невиданные авантюры тех, кто был отмечен королевской волей.

По всем этим непреодолимым зарослям прошла португальская отвага, а сельва, легко скрывающая любой шрам на своем теле, даже по прошествии веков так и не смогла стереть следы, оставленные насильниками.

Уже в Санто-Антонио-де-Борба, отдаленного от Португалии многими месяцами пути, Алберто видел остатки строительного камня, завезенного из Лиссабона для постройки монастыря, который так и не воплотился из замысла в действительность. Или там, наверху, в Гуапоре, разрушенный форт Принсипе-де-Бейра, руины бессмысленного владычества, проржавевшее железо, позеленевшая бронза — свидетельства двухсоттрехдневного пути через лес. Из Пара все это было доставлено сюда, на место, где властитель Португалии пожелал установить пушки с изображением короны. И эта ныне уже ни к чему не пригодная, насквозь изъеденная ржавчиной артиллерия когда-то была притащена сюда через водопады в первой титанической и немой битве со стихией, противившейся властной воле португальцев.

Прошли века, и смелые вылазки уступили место планомерным трудам, усилиям, направленным не столько на новые открытия, сколько на то, чтобы покорить торжествующую и непреклонную сельву. Португальцы перестали углубляться в глухие и опасные районы, а их потомки, не менее честолюбивые, но уже не столь отчаянно дерзкие, расселились по городам. Теперь они почти все превратились в торговцев, и сельва для них была лишь местом, где сотни погибающих от тяжкого труда людей добывали каучук. На борту «Жусто Шермон» только один Алберто был уроженцем Португалии.

Сходни здесь, сходни там, послушный следованию грузов или пассажиров, а то и просто по сигналу, данному тремя ружейными выстрелами из любого серингала, на включенного в расписание остановок, пароход, каждый раз все более легкий, прогудел однажды около Умайты, где до сих пор еще жил португалец, основавший этот городок. Без одной руки, с седой бородой и орденом комендадора, он тоже промышлял торговлей в обществе турок и евреев.

Все на пароходе уже знали, что до Параизо рукой подать, — стоит только пройти ближайшую излучину реки, — и сеаренцы, собрав свои пожитки, еле сдерживали нетерпение.