Феррейра Кастро - Сельва

Алберто очнулся от своего оцепенения:

— Я все понимаю… Он хочет мне отомстить и делает это самым подлым образом…

— А, значит, это неспроста он на вас взъелся? То-то мне показалось, что за его словами что-то кроется… А с чего это он?

Агостиньо также подошел, любопытствуя, и, когда Алберто рассказал свою историю, оба они согласились, что это черт знает что — не пустить людей на берег, словно арестантов!

— Хуже всего то, что теперь вы от него хлебнете: нипочем он не оставит вас в покое…

— Посмотрим… Пропадать из-за какого-то… — пробормотал Алберто, самолюбие которого при воспоминании о перенесенных унижениях страдало еще больше, чем прежде.

Снова наступило молчание. Фирмино, прислонившись к стене, чистил ногти иголкой от пашиубы. Агостиньо, сидя на ящике, дымил сигаретой.

Потом Фирмино сказал веселым тоном:

— Ладно. Поедем порыбачим! Хотите с нами, сеу Алберто?

— А куда?

— На игапо [35] Игапо — затопленный участок леса, где вода после половодья остается стоячей. . Поставим перемет, глядишь, и поймаем хоть несколько каскудо [36] Каскудо — рыба с твердой, как панцирь, чешуей. .

Алберто согласился. Ему необходимо было прогнать терзавшие его мысли, как-то отвлечься, успокоиться.

Фирмино принес с веранды перемет, повесил через плечо карабин и под конец застегнул пояс с прицепленным к нему ножом.

— Ну что, пойдем?

Они вышли, и вскоре, через какие-нибудь полдюжины шагов по лесу, перед ними возникло игапо, застывшее, полное миазмов, страшное. Сначала показался проток между деревьями, среди которых одни были уже отмечены половодьем, а другие, задыхаясь в объятьях ползучих растений, ждали своего смертного часа в этой трясине, на чьей мертвой глади покоилась, как бы приглашая к поездке, маленькая лодка. Дальше вода, в колдовстве света выглядевшая то черной, то мутно-зеленоватой, расширяла свое ложе, разливаясь по лесу, пока не терялась из вида. Она пришла сюда в зимнее половодье, затопив почти всю сельву, и когда во время тропической летней жары уровень реки опустился, вода здесь осталась плененной. В своем мрачном покое она питала полчища москитов, делавших жизнь человека невыносимой, и переваривала ветви, сухие листья и другие гниющие останки таинственного леса. От болезненного и медленного застаивания вода приобретала мертвенную окраску. И в сельве было множество подобных пленных рек — извилистых, пересекавшихся между собой, больших водных борозд, до конца которых редко доходил серингейро, привычный и равнодушный ко всем чудесам Амазонии.

Казалось, тут не может водиться никого, кроме доисторических чудовищ, но Фирмино, сев в лодку, сделанную из старого ствола с выдолбленной серединой, заверил Алберто, что здесь отлично ловится тамбаки и другая вкусная рыба.

Сидя с веслом на корме, служившим ему одновременно рулем, мулат направлял лодку по диковинной дороге. Едва они обогнули группу деревьев, к изумлению Алберто, перед ними открылась бесконечная галерея, и столь густым был нависший над ними балдахин из ветвей, что казалось, они плыли по подземной реке, предназначенной для лодки Харона. С обеих сторон тянулись беспорядочно расположенные стволы различной высоты и толщины, словно разновеликие колонны под плотным зеленым куполом. С ветвей и лиан, переплетающихся вверху в таком порыве к жизни, что он казался скорее тайным стремлением ко взаимному уничтожению, спускались фантастической завесой длинные нити и причудливые корневища цвета молотого кофе. Стоячая вода придавала здесь сельве иное освещение, в котором преобладали черный, желтый и коричневый тона, и украшала растительными сталактитами проложенный половодьем коридор.

Время от времени Фирмино, смотревший вперед зорким и настороженным взглядом, поворачивал направо или налево, уклоняясь от выступавшего сука, на котором извивались громадные змеи или скрывались ядовитые осы и муравьи: невыносимую боль от их укусов Алберто уже испытал.

Там, где заросли стали гуще, а поверхность воды чище, Фирмино остановил лодку. Он взял один из плодов, захваченных им для приманки, и бросил его в реку.

Несильный всплеск отозвался эхом куда более звучным, чем это было бы при падении гораздо большего предмета в широкую и свободную в своем течении реку. И плод еще не успел погрузиться в воду, как Алберто увидел, что на ее поверхности с быстротою молнии замелькали прожорливые пасти рыб.

— Здесь самое место! Будем ставить перемет.

Переметом служил тонкий белый шнур, к которому были прикреплены другие, поменьше, и на каждом — крючок с насаженным на нем семенем катауари [37] Катауари — лекарственное растение. . Концы основного шнура они привязали к двум деревьям, и он протянулся легкой дугой по поверхности воды, а его щупальца опустились в глубину. И Фирмино снова принялся грести, продвигаясь все дальше и дальше.

— Вы, сеу Алберто, еще ничего не видели; вот там, где водятся каскудо и траиры, там есть чему подивиться.

Полчаса хорошей гребли («Пригнитесь, сеу Алберто, а то как бы сук не выколол вам глаза»), — и лодка уткнулась носом в берег с влажной, бурой, устланной листьями землей.

— Это здесь?

— Да, да. Через пять минут будем на месте.

Они зашагали по листве, и она зашуршала под их ногами, тревожа заросли. Вдруг Фирмино остановился, приложив палец к губам:

— Тс! Теперь потихоньку… — И затем: — Смотрите, смотрите!

Сквозь щель, открывшуюся в сельве, они увидали небольшую лужайку — черная болотистая земля, и на ней длинноногие птицы с ярким оперением. Среди пых Алберто разглядел белоснежную изящную цаплю, грустного жабуру, задумчивого магуари, словно снятого с какого-нибудь восточного храма, и еще великое множество других птиц, которых только необыкновенная память опознала бы среды этого бесконечного разнообразия. Одни, уже насытившиеся и ленивые, дремали на солнце, спрятав одну ногу под крыло и зарывшись клювом в бархат груди. Другие, пестрея ярким оперением, изгибали длинную шею, протягивая ее к земле, и клевали то здесь, то там, при этом круглые глаза их поблескивали в поисках чего-нибудь съестного. То и дело распахнутые до предела крылья какой-нибудь птицы после медленного полета над лужайкой, переливаясь всеми цветами радуги, складывались. Виднелись там и черные стервятники урубу, почуявшие запах падали; у них была голая шея и голова наглых пожирателей трупов.

Показывая на стройных птиц, поражавших невиданной красотой, Фирмино спросил, прицеливаясь из ружья:

— Хотите, подстрелю одну?

— Их едят?

— Совсем не ради этого я хотел потратить патрон…

— Тогда не убивай. — Алберто, ломая ветки, двинулся вперед.

Почувствовав его приближение, хитрые урубу первыми взмыли в воздух, и сразу поднялись все остальные птицы, нарушив тишину шумом взлета.