Барри Хайнс - Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки

— Я не на порку. Меня к нему Кроссли послал с поручением.

Билли встал рядом с другими у стенки.

— Это у него любимый фокус. Хочет, чтоб его подождали и помучились.

Второй курильщик сплюнул сквозь зубы и растер слюну подошвой, так что красная виниловая плитка на полу заблестела.

— А мне хоть до четырех часов тут стоять, один черт. Я лучше на порку каждый день ходить буду, чем на уроки.

Он пошарил у себя по карманам и вытащил целую горсть окурков и зажигалку без колпачка. Протянул все это мальчишке, которого послал Кроссли.

— На, припрячь пока до времени. Потому что, если он нас начнет обыскивать да найдет это, мы еще по паре горячих схлопочем.

Посланец посмотрел на его ладонь, но окурков не взял. Два других курильщика тоже усиленно шарили у себя по карманам.

— Не возьму, вы меня в эти неприятности не втянете.

— Да кто тебя втягивает? Сразу отдашь нам, как только выйдем.

Посланец покачал головой.

— Нет, не хочу.

— А в лоб хочешь?

Курильщики, обступив его, совали ему сигареты. В конце концов посланец был вынужден взять их. Билли, наблюдавший за фойе и холлом через забранную проволочной решеткой стеклянную дверь, оттолкнулся от стены.

— Эй! Вон он идет, Грисовый пудинг.

Мальчики тут же сбились в кучу, точно колода карт, собранная одним Движением. Грис прошел мимо них в свой кабинет так, словно их здесь и не было. Дверь он, однако, оставил открытой, и уже через секунду оттуда послышалась его обычная фраза:

— Нечестивцы, войдите!

Грис стоял спиной к электрическому камину, прижав тросточку к ягодицам, точно перекладину трапеции.

Мальчики построились перед окном против него на другом конце ковра. Грис рассматривал их по очереди и каждый раз сокрушенно качал головой, словно перебирал в лавке дрянные товары, из которых он должен сделать выбор.

— Все те же лица. Отчего всегда те же самые?

Посланец Кроссли сделал шаг вперед и поднял руку.

— Разрешите, сэр?

— Не перебивай меня, мальчик, когда я говорю.

Мальчик отступил и занял свое место в общей шеренге.

— Вы надоели мне, дети, и вы меня доконаете. Дня не проходит, чтоб мне не пришлось пропустить через кабинет целую вереницу мальчишек. Просто не припомню ни одного такого дня, ни единого дня за все годы, что я провел в этой школе. Сколько же я здесь? Целых десять лет. А школа за это время ничуть не стала лучше, чем была вначале. И я не понимаю — отчего. Просто никак не могу этого понять.

Мальчики тоже не понимали этого, и потому они лишь опускали глаза, когда он искал ответа на их лицах. Но, не найдя ответа, Грис стал глядеть мимо них, в окно. Лужайке, которая тянулась от окна до ограды и была изборождена следами червей, отчаянно недоставало хоть какой-нибудь весенней поросли. Полоска вскопанной земли отделяла эту лужайку от подъездной дороги, а в самом центре, на небольшой круглой клумбе, возвышалась серебристая березка. Ствол ее как бы отсекал кусок дома, стоящего за дорогой, а заодно и кусок черно-серого неба над крышей, и, хотя ветви на березе были еще совсем голые, белизна ее ствола на фоне бледно-зеленого, красного и серого только одна и напоминала о весне, она была единственной четко прописанной деталью всей этой картины.

— Я больше тридцати пяти лет преподаю в этом городе, многие из ваших родителей были моими учениками в старых городских школах, еще до того, как построили этот микрорайон, и я могу с уверенностью сказать, что за все годы мне не попадалось еще поколения, с которым было бы так много трудностей, как с вашим. Мне казалось, что я понимаю молодежь, за долгие годы я должен был бы этому научиться, но то, что происходит сегодня, приводит меня в ужас, заставляет думать, что я потратил время напрасно… Так же как сейчас я напрасно трачу время, разговаривая с вами, потому что вы меня абсолютно не слушаете. Я знаю, о чем вы сейчас думаете; вы думаете: на кой черт он стоит здесь и мелет, мелет, вместо того чтоб поскорее покончить с этой историей и отпустить нас на все четыре стороны. Вы ведь так думаете, правда? Верно я говорю, Макдауэл?

— Нет, сэр.

— Так-так, а я по твоим глазам вижу, приятель, по тусклому твоему взгляду: тебе это все неинтересно. И вообще никто тебе не может рассказать ничего интересного, правда, Макдауэл? Вы ведь все знаете, молодые люди, вы уверены, что вы такие умные, потому что у вас столько всякой этой вашей техники, всяких штучек и этой вашей музыки. Но беда в том, что это все на поверхности, все это один внешний блеск, а поглубже — ничего стоящего и существенного. Я лично не вижу никакого прогресса ни в области дисциплины, ни в соблюдении правил вежливости, правил поведения или нравственности. И хотите знать, по чему я сужу? Хорошо, я скажу вам. По тому, что мне и сейчас почти каждый день приходится прибегать вот к этому.

Он вытащил из-за спины и продемонстрировал им свою трость.

— Просто неправдоподобно, что в наше время, в наш век всякой там науки и сверхнауки, чудес и достижений, единственное, чем можно добиться порядка в школе, — это палка. Но почему? Казалось бы, в этом не должно быть больше нужды. Все в жизни теперь достается вам готовенькое, без всякого труда.

Я понимаю, почему нам приходилось прибегать к этому в двадцатые или в тридцатые годы. То были жестокие времена, и люди тоже вырастали жестокие; чтобы сладить с ними, нужны были жестокие меры. Зато времена эти воспитывали в людях качества, которые у современной молодежи совершенно отсутствуют. Начать с того, что они воспитывали почтительность. Мы знали тогда, что почем, знали истинную цену всему, и даже сегодня, бывает, кто-нибудь из моих бывших учеников остановит меня на улице и скажет: «Добрый день, мистер Грис, вы меня помните?» И мы постоим с ним, поболтаем о том о сем, и он вспомнит со смехом, какую я когда-то задал ему трепку.

А чего я могу ожидать от вашего брата? Что какой-нибудь немытый юноша, от которого потом разит, бибикнет мне, проезжая мимо в своем огромном подержанном автомобиле… Или что из какой-нибудь уличной компании юнцов, мимо которой я пройду, пошлют мне в спину неприличное словечко…

Тогда мои ученики с достоинством принимали наказание, не то что теперь, в наше время простолюдинов, когда всякий школьник толкует о своих правах и стоит только косо взглянуть на него, как он бежит за своим папочкой… Никакой выдержки… Никакого стержня… да… похвастать вам нечем. Кто вы такие? Просто стадо, потребляющее массовую информацию!

Грис со свистом взмахнул своей тростью и, упершись руками в каминную полку, покачал головой. Мальчики перемигнулись.

— Не знаю… Просто не знаю, что и делать.

Он медленно повернулся к ним. Мальчики смотрели на него сурово, они хмурились, плотно сжимали губы с таким серьезным видом, точно изо всех сил пытались помочь учителю в разрешении всех этих сложных проблем.