Барри Хайнс - Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки

На ферме было темно. Билли осторожно перелез в сад через ограду и, пригнувшись, побежал к развалинам. Потом, отступив от стены, осмотрел ее снизу. Лунный свет заливал стену, поблескивая на выступавших камнях и отбрасывая черные тени в щели и впадины. Билли наметил себе путь и, отыскав, на что опереться ногой и за что ухватиться вначале, стал карабкаться вверх по стене. Очень медленно и осторожно, тщательно испытывая каждую опору, прежде чем доверить ей вес своего тела. Пальцы его ощупывали стену и трогали камни, как трогают расшатавшийся зуб во рту. Если камень был ненадежен, Билли продолжал поиски и не трогался с места, пока не находил опору понадежнее. Медленно-медленно. Рука, нога. Рука, нога. Не протягивая руку слишком далеко за опорой, не дергаясь. До предела собран, до предела уравновешен. Иногда он отклонялся в сторону, чтобы обойти провал в кладке стены, иногда возвращался на шаг или два, чтобы нащупать другой путь; однако его извилистый путь неуклонно вел к верхнему окну.

Временами, когда он передвигался выше, ручеек штукатурки или кирпичной пыли вдруг начинал сыпаться у него из-под ноги, и птицы, вылетая из своих гнезд, спрятанных в щелях стены, касались его рук. Иногда из стены вываливался камешек или кусок штукатурки, и тогда Билли замирал, ожидая, пока он не упадет на землю, и еще потом несколько секунд не двигаясь.

Однако же все шло благополучно, Билли добрался до окна и схватился левой рукой за каменный подоконник. Он похлопал ладонью по камням и зашипел в черную дыру, зиявшую на другом краю подоконника. Ничего. Тихо. Билли сел верхом на подоконник и стал осторожно подтягиваться к другой щели. Он сперва заглянул в нее, но ему ничего не было видно, и тогда он улегся животом на подоконник и стал шарить в дыре рукой, извиваясь и подтягиваясь все ближе, по мере того как рука уходила все глубже в щель. Обшарив ее изнутри, он вытащил наконец руку, в которой бился птенец пустельги. Билли сел, подержал птенца между ладонями, а потом осторожно спрятал его в большой внутренний карман своей куртки. Пять раз еще лазил он в гнездо и всякий раз вытаскивал соколенка. Одни были чуть крупнее, другие чуть меньше, у некоторых было больше перьев, но меньше пуха на голове и на спинке, но все они тяжело дышали, широко разевая клюв и отчаянно молотя лапками воздух.

Опустошив гнездо, Билли принялся за обратную процедуру — он вытаскивал птенцов по одному из кармана и держал их в руке, сравнивая друг с другом. Отвергнутых птенцов он клал обратно в гнездо, пока у него не остался один — тот, у которого было больше перьев, а пуха на голове оставалось совсем немного. Билли спрятал его обратно в карман куртки и выставил перед собой руку, чтоб лучше разглядеть ее при лунном свете. Ладонь и тыльная ее сторона были исцарапаны и покрыты кровью, словно Билли совал их в боярышниковые заросли.

Спустившись вниз, Билли распахнул куртку и зацокал, приоткрыв карман. Вздувшийся низ кармана задергался. Билли, придерживая карман рукой, двинулся в обратный путь. Перебравшись через ограду, он стал насвистывать и всю дорогу до дома насвистывал и напевал что-то себе под нос…

Билли стоял так тихо, что птенец в конце концов утратил к нему интерес и перелетел с полки на свою жердочку в глубине сарая. Билли прижал лицо к планкам решетки, взглянул на птенца в последний раз, повернулся и зашагал по дорожке к воротам, а потом через всю окраину к школе.

Андерсон? Сэр!

Армитадж? Здесь, сэр!

Бриджес? Отсутствует, сэр!

Каспер? Здесь, сэр!

Эллис? Здесь, сэр!

Фишер? Джерман Байт.

Мистер Кроссли двинул ручкой и остановился. Слишком поздно, черная линия уже пересекла квадратик в журнале сверху вниз по диагонали. Учитель медленно поднял голову и взглянул на класс. Все повернулись к Билли.

— Это еще что такое?

— Это Каспер, сэр.

— Ты что-то сказал, Каспер?

— Да, сэр, но я не хотел…

— Встать!

Билли встал, красный как рак. Мальчики смотрели на него и посмеивались, покачиваясь на стульях в предвкушении скандала.

— Так что же ты сказал, Каспер?

— Джерман Байт, сэр.

Все засмеялись. Многие покрутили у виска пальцем, кивая в его сторону.

— Он чокнутый, сэр!

— Это он не нарочно, он всегда так.

— Тихо!

Класс затих.

— Это у тебя такие шутки, Каспер?

— Нет, сэр.

— Ну а в чем же тогда дело?

— Не знаю, сэр. Просто сорвалось, когда вы сказали: Фишер. Как-то само собой выскочило: Фишер — Джерман Байт. Когда передают сводку погоды для судов, сэр, Джерман Байт всегда идет после Фишера: Фишер, Джерман Байт, Кромарти. Я их всех знаю, каждый вечер слушаю. Мне нравятся всякие такие названия.

— И теперь ты решил поделиться со мной и со всем классом твоими идиотскими знаниями?

— Нет, сэр.

— Брякнул вот так, ни с того ни с сего, и испортил мне журнал.

— Ну просто само сорвалось, сэр.

— И ты все нам выложил. Прямо с луны свалился.

Мальчишки снова принялись хохотать, откидывая назад голову и шаркая стульями, стуча крышками парт, хлопая по спине и плечам всякого, кто сидел спереди или просто подвернулся под руку, — в общем, шутка эта стала поводом для того, чтобы поднять тарарам.

— Тихо! Я сказал: тихо .

Взгляд учителя шарил по классу, гася оживление на лице, на котором он останавливался.

— Ты с нами хочешь поделиться еще какими-нибудь перлами твоей мудрости, Каспер?

— Нет, сэр.

— Хорошо, тогда садись .

Билли сел на место и начал сползать вниз по спинке стула, пока макушка его не уперлась в верхнюю перекладину спинки. Кроссли занес ручку над журналом, держа ее вертикально, будто рыбачий поплавок. В коридоре за дверью было теперь полно детей, отправлявшихся на общее молитвенное собрание.

— Кто-нибудь еще отсутствует, кроме Фишера и Бриджеса?

Все переглянулись.

— Нет, сэр.

— Хорошо, тогда можете выходить. По рядам, не все сразу.

Мальчики стали выползать из-за парт и столпились возле двери, откуда ручейком вливались в поток, уже текущий по коридору.

— Эй, Каспер, что такое Джерман Байт?

— Да заткнись ты!

Кроссли расставил в журнале палочки, означавшие «присутствует», потом сменил черный стерженек в шариковой ручке на красный и осторожно, низко склонясь над журналом, стал превращать черточку Фишера в нолик, все закругляя и закругляя маленький квадратик, пока не выдавил в журнале яичко странного цвета, ставшее композиционным центром всего этого орнамента.

— Гимн номер один-семь-пять — «Нам утро каждое любовь…».

Сборники гимнов в темно-синих обложках, вначале незаметные на фоне одежды, вдруг расцвели по всему залу белыми страницами, когда мальчики принялись их листать. Мало-помалу шум и шелест страниц были заглушены все нарастающим дружным покашливанием и хрипом, продолжавшимися до тех пор, пока мистер Грис, разъярившись, не поднял свою трость и не стал звонко щелкать ею по передней стенке аналоя, приговаривая: