Барри Хайнс - Пустельга для отрока. Взгляды и улыбки

— Перестань хныкать, Каспер! Помираешь ты, что ли?

— Да я за него еще не взялся как следует…

Мистер Фартинг шагнул к Макдауэлу и присел на корточки, чтобы посмотреть ему прямо в лицо.

— А ты лихой бандит, верно, Макдауэл? Вы ведь с ним почти одинаковые, Каспер? Нет? Ну уж если тебе захотелось подраться, Макдауэл, почему бы не подобрать себе кого-нибудь по росту? Что?! Что?! — И с каждым вопросом мистер Фартинг больно толкал Макдауэла в плечо. — Да только ты трусишь, верно? Ты ведь трусишь, Макдауэл?

Толчок, еще толчок, и каждый раз, как только Макдауэл отступал, мистер Фартинг делал шаг вперед.

— Ты просто задира и хулиган. Классический хулиган! Сегодня Каспер, завтра другой. Так ведь, а, Макдауэл?

Толчок, еще толчок.

Они уже давно оставили Билли позади и с короткими остановками двигались вдвоем к велосипедному навесу — шаг, остановка, еще шаг — словно партнеры, разучивающие танец.

— А что бы ты сказал, если бы я повалил тебя, сел на тебя верхом и надавал тебе по физиономии?

Толчок, еще толчок.

Макдауэл начал всхлипывать.

— Ты бы сказал, что я хулиган, верно? И был бы прав, потому что я и взрослее тебя, и сильней, и я знаю, что могу стереть тебя в порошок. Так же, как ты это знаешь, Макдауэл, когда начинаешь приставать к какому-нибудь маленькому мальчишке!

Последние два толчка были уже похожи на удары.

— Я папе пожалуюсь!

— Конечно, пожалуешься, приятель. Такие, как ты, всегда жалуются папе. А ты знаешь, что я сделаю, Макдауэл? Я пожалуюсь своему папе. И что тогда? А?

Макдауэл с жестяным грохотом ударился головой о стенку навеса. Мистер Фартинг снова сделал шаг и вплотную приблизился к Макдауэлу.

— А ты знаешь, Макдауэл, кто мой папа? Чемпион мира в тяжелом весе! И что тогда будет с твоим папой? А? И с тобой что тогда будет? Ну? Ну? Что скажешь, Макдауэл?

Последний вопрос он прорычал с угрозой, а потом, выпрямившись, подтянул Макдауэла за лацканы к своему лицу. Макдауэл ревел, уже не таясь.

— Ага, понял, каково оно, когда к тебе пристают? Когда тебя запугивают? Что, не нравится?

Мистер Фартинг отпустил Макдауэла на землю и с силой толкнул его на стену.

— Так вот, если я тебя еще раз поймаю за подобными делами, тебе не поздоровится.

Он так медленно и четко произнес эту последнюю фразу, словно Макдауэл был иностранцем и плохо понимал язык.

— Понял?

— Да, сэр.

— Ладно. А теперь ступай в школу и приведи себя в порядок… Погоди, у меня ведь сейчас урок в вашем классе, так, кажется?

— Да, сэр.

— Тогда все просто, ты этот час посвятишь уборке, наведешь тут порядок.

Он повернулся на одной ноге и поддал кончиком туфли кусок кокса через дорожку, и он, стукнувшись о другие куски, нашел себе место среди них, так что его уже и не различишь в общей массе.

— Чтоб к полудню, когда я выйду после урока, весь кокс был на месте, понял?

— Да, сэр.

— Отлично. Отправляйся.

Макдауэл пошел прочь, утирая щеки и глаза согнутыми пальцами и тыльной стороной ладони. И, лишь проходя мимо Билли, он перестал тереть глаза и быстро взглянул на него. Мистер Фартинг медленно шел за ним по пятам и, когда Макдауэл скрылся за углом, остановился возле Билли.

— Ну так, Каспер, что у вас тут было?

Билли замотал головой.

— Что-то это должно все-таки значить? — мистер Фартинг, передразнивая его, тоже помотал головой. — Что же случилось?

— Ну… я не могу вам всего рассказать, сэр.

— Почему?

— Потому что не могу. Не могу, и все.

Лицо у него сжалось, уголки глаз и губы начали подрагивать, Билли заплакал снова.

— Он стал меня обзывать, и говорил всякие гадости про моего отца, и про мать, и про Джада… и все кругом смеялись, и я…

Рыдания его стали такими отчаянными, что он задохнулся и больше не мог говорить. Мистер Фартинг протянул руку, успокаивая его.

— Ну, хорошо, дружище, успокойся. С этим кончено.

Он подождал, пока Билли успокоится, и медленно покачал головой.

— Не знаю, у меня такое впечатление, что ты сам вечно на все нарываешься, не так ли, Каспер?

Билли только сопел, низко опустив голову.

— А почему? Как ты сам думаешь?

— Что почему, сэр?

— Почему ты вечно попадаешь в беду?

— Потому что все ко мне придираются, вот почему.

Он поднял глаза и так пронзительно взглянул на учителя, что и самые его зрачки, и блестевшие на них слезы слились в сияющие кристаллы. Мистер Фартинг отвернулся, пряча улыбку.

— Да, я знаю, что придираются, но почему?

— Не знаю, просто придираются, вот и все.

— Может, потому что ты плохо себя ведешь?

— Возможно, иногда. Но не такой же я плохой. Не хуже многих, а им все с рук сходит.

— Значит, ты думаешь, что тебе просто не везет, да?

— Не знаю, сэр. Только мне ни за что попадает. За всякие глупости, ну вот как сегодня утром на молитве. Я ничего такого не сделал, просто уснул, и все. Устал как собака. Встал в шесть, побежал газеты разносить, а потом домой сбегал взглянуть на птицу, потом побежал в школу. Я хочу сказать: может же человек устать, правда, сэр?

Мистер Фартинг хмыкнул.

— Да, я бы на твоем месте с ног валился.

— Но ведь за это нельзя бить, за то, что человек устал, правда, сэр? Но мистеру Грису не скажешь… Мистер Грис, он тебя убить готов! Знаете, сэр, там сегодня один мальчик с нами был, он просто пришел передать мистеру Грису поручение от другого учителя, так мистер Грис и ему всыпал тростью!

Лицо мистера Фартинга невольно расползлось в улыбке, и он засмеялся. Билли внимательно следил за его лицом.

— Вам-то что, сэр… А этого мальчика, его потом вырвало, как собаку.

Мистер Фартинг тут же снова стал серьезным.

— Ты прав, дружище. Это не смешно. Просто ты так рассказал, что я…

— А утром, на английском, когда я не слушал. Дело не в том, что мне не интересно, а в том, что руки у меня ну просто зверски болели! Как тут сосредоточиться, когда руки у тебя жжет адски!

— Нет, наверно, это невозможно.

— И опять я попал в беду, правда?

— Ну ты ведь вышел из положения, верно?

— Знаю, а все же с ними всегда так.

— С кем?

— С учителями. Они никогда не думают, что и они виноваты могут быть…

— Да, пожалуй, не часто, дружище.

— Они думают, что всегда правы. Но бывает же, что ты тоже не виноват и ничего не можешь поделать, вот как сегодня утром; или они бьют тебя за то, что ты не слушаешь, а как слушать, если скучища такая, что скулы сводит. Я хочу сказать: трудно ведь слушать, когда неинтересно, правда?

— Да уж, это точно.

— Но ведь ты не можешь сказать это учителю, он сразу: «Ах ты, наглый мальчишка» — и шмяк!

Билли выпрямился и с грустным видом покачал головой. И вдруг взмахнул ладонью, рассекая воздух. Эта пантомима вызвала улыбку у мистера Фартинга.

— И вот так они всегда, сэр.