Патрик Гейл - Место, названное зимой

– Здравствуй, Троелс, – ответил Гарри. – Вторая встреча за день – вот так сюрприз.

Грейс внезапно расплакалась, при виде Гарри наконец выпустив скопившееся напряжение, какое наполнило всю комнату.

– Привет, солнышко, – сказал он. – По-моему, тебе давно пора спать. Дай Петре уложить Грейс.

– Да ну брось. Мы так подружились – нас водой не зальёшь.

– Не разольёшь.

– Чёрт возьми, Гарри, я знаю, как правильно.

– В это время она должна быть в кровати, – сказал Гарри. – Пусти её. Тогда поговорим.

Мунк уставился на Гарри глазами, полными слёз. Он принёс в дом запретный запах алкоголя. Медленно ослабив хватку, он выпустил Грейс; как испуганная кошка, она спрыгнула с его колена и метнулась к Гарри.

– Тихо, тихо, – прошептал он, обнимая девочку. – Я тоже рад тебя видеть. Ты многое пропустила. Но я тебе завтра всё расскажу. Про парад, и трубы, и барабаны. Она вся горит, – сказал он уже Петре.

– Видимо, сидела слишком близко к печке, – ответила Петра, – только и всего.

Гарри показалось, будто они обменялись тайным шифром.

– Иди к маме. Будь умницей.

Поначалу очень напряжённая, увидев, что мама выходит из-за стола и идёт к ней, Грейс немного расслабилась, и Гарри смог её отпустить. Когда Петра взяла у него ребёнка, он посмотрел ей в глаза и не сказал ничего, но понял – в бессонные ночи она представляла себе эту чудовищную сцену и усвоила до мельчайших подробностей, что делать дальше.

Она не повела Грейс в уборную, как обычно перед сном. Должно быть, Петра решила, что попытка покинуть дом может быть расценена как провокация. После того как дверь спальни захлопнулась, Гарри услышал, как Петра двигает мебель, и понял – она толкает комод или даже кровать к выходу.

– Сиди, – сказал Троелс, не обращая внимания на эти звуки.

– Нет, – сказал Гарри. – Тебе придётся уйти, Троелс.

– Ты меня выгоняешь?

– Просто говорю, что тебе здесь не рады.

– Но мы теперь как одна семья, – Мунк наклонил голову вперёд, к забаррикадированной двери. – Я ведь так близко знаком с твоей женой…

Гарри шагнул к выходу. Над дверью висело ружьё, достаточно высоко, чтобы любопытная Грейс не могла до него дотянуться, заряженное. Петра умела с ним обращаться, и Гарри представить не мог, что было бы, попытайся Мунк снова напасть на неё или, что ещё хуже, напасть на Грейс.

– Чего? Ты стрелять в меня собрался?

Не отвечая, Гарри открыл дверь навстречу ночи. Опустевший дом спал, его дыхание туманило воздух. На небе не было ни облачка; яркий свет луны озарял пруд, который осенние дожди заполнили до заросших сорняками берегов.

К удивлению и облегчению Гарри, Мунк встал из-за стола и неуклюже натягивал пальто. Может быть, он уйдёт без лишних церемоний? Он вышел вслед за Гарри, и тот закрыл дверь, чтобы сохранить тепло.

– Уже поздно, – сказал Мунк.

– Я понимаю. Первый поезд придёт только утром, но ты можешь переночевать в доме Пола. Ключ висит на двери в стойло, на крючке. Овёс и сено для лошади найдёшь там же. Но утром уезжай и никогда больше не возвращайся.

– Не понимаю, зачем мне уходить? Я ведь уже всё объяснил твоей радушной хозяйке. Вы продадите мне участок Пола по выгодной цене.

– Мы не имеем права его продавать. Пол скоро вернётся.

– Пол не вернётся.

– Почему ты так решил? Слышал что-то?

– Ну конечно! Что я должен был услышать? Что его расстреляли за трусость или что член парламента в Торонто видел его повешенным, содомита паршивого? Ну, слышал, конечно, разные истории, и если бы рассказал их собравшимся у зернохранилища, которые говорят, что наша маленькая Вертикаль сделалась таким уж фермером, что её, того и гляди, выберут новым председателем общества земледельцев, или на почте, где только и разговоров, что про мистера Зоунта, который не получает ни письма от семьи – чёрт его знает, какой он там семье пишет, – но всегда такой вежливый, такой джентльмен… так вот, если бы я рассказал эти истории, нетрудно было бы провести связь между тобой и мистером Слэймейкером, с которым вы такие друзья, так друг другу помогаете, так поддерживаете – ну прямо братья. Даже, я бы сказал, ближе, чем братья. И все бы сразу поняли, что твоя прекрасная жена и не жена вовсе, а так только, ширма для прикрытия разврата.

– Ты ничего не знаешь.

– Спорить будешь? – Мунк понял по его лицу что-то важное. – Это тебе придётся уехать отсюда утром. Тебе, а не мне.

– А что помешает мне рассказать людям о твоих грязных поступках?

– Рассказать что?

– То, что ты с-с-с… – больше всего на свете Гарри возненавидел то, что вдруг снова начал заикаться.

– Ну, давай, смелее!

– То, что ты сделал со мной тогда, в Мус-Джо.

– Но ты ведь умолял об этом. Только и ждал случая. Прямо как она.

При словах о Петре внутри у Гарри что-то надломилось. До этого момента угрозы и оскорбления Мунка только усиливали чувство стыда. Мунк стоял совсем близко, чуть подальше, чем танцевальный партнёр. Инстинкт хищника подсказал ему, какое воздействие его близость оказывает на Гарри, и Мунк придвинулся ещё, желая сломать его, деморализовать.

Гарри никогда не случалось драться; он помнил лишь уроки бокса в школе – ужасная пытка на забрызганном кровью коврике, в окружении вопящих мальчишек. Но его кулак сам собой поднялся и ударил Мунка в висок так сильно, что Гарри показалось, будто он сломал все кости ладони.

Мунк пошатнулся и перелетел через перила веранды. Он упал с громким треском, после чего повисла тишина – ни стона, ни ругани. Единственной мыслью Гарри, пересилившей здравый смысл, пересилившей всю тщательно прививаемую в юности мораль, было желание его убить.

Гарри спрыгнул вниз. Мунк был без сознания. Где-то рядом лежала кувалда. Грейс только вчера колола ей орехи по просьбе матери. Утром увидев эту кувалду валявшейся на земле, Гарри про себя отметил, что надо бы убрать её на место. Но найти её в темноте не представлялось возможным. Поэтому Гарри схватил Мунка за штанины и с такой силой, что казалось – спина вот-вот не выдержит, поволок к ближайшему пруду. Если получится погрузить его голову под воду, Гарри скрутит ему руки, сядет сверху и будет сидеть, пока смерть не сделает своё дело.

Он обернулся через плечо, чтобы увидеть склон, ведущий к воде. Лучше всего было бы немного передохнуть, а потом катить тело вниз. Осталось совсем немного.

Удар в рёбра был таким резким, что у Гарри перехватило дыхание; он отчётливо услышал треск. Он слишком выдохся, чтобы закричать. Упав, ощутил головой холодную грязь и понял, что вода близко. Тяжесть тела, всем весом прижимавшего его к земле, вновь оглушила Гарри, и прежде чем он успел опомниться, Мунк уже скрутил ему руки, зажал в кулаке и вплотную придвинулся лицом к лицу, как медведь, учуявший мясо.