Фернандо Намора - Огонь в темной ночи

— Я хочу дать немного отдохнуть своей язве, да и вообще никому до этого нет дела. — Он бросил в тарелку несколько монет и слез с табурета. Потом вывернул карманы, очистив их от ненужных бумаг, и выскреб остатки табака. Лицо Жулио исказилось, шрам на лбу покраснел.

— Я могу одолжить тебе денег.

— У тебя что, лишние? — дерзко осведомился Зе Мария.

— Сядем вон туда, поговорим. — Они расположились за угловым столиком, и Жулио продолжал: — Возьми у меня в долг, Зе Мария. Отбрось эту буржуйскую щепетильность. Ты можешь без угрызений совести принять деньги, которые мне присылают из дома. Все равно они заработаны нечестным путем… — В глазах Зе Марии, прятавшихся за густыми бровями, мелькнуло удивление. — Да, повторяю, они заработаны нечестным путем. Мой отец посылает других под выстрелы, а себе забирает самые лакомые кусочки.

Зе Мария колебался, он и сам не сумел бы толком объяснить почему. В искренности признаний Жулио ему почудилось самодовольство, задевающее его чувствительность. Словно Жулио разрушил некие непреложные истины, которые Зе Мария страстно желал сохранить в неприкосновенности, и теперь он тоже оказался презренным отступником.

— Спасибо тебе за доброту, но сегодня вечером мне должен прийти перевод. Впрочем, сеньор Лусио оказал мне великую честь, сокращая раз за разом мою долю. Да и желудку полезно, когда обуздывают его неумеренный аппетит. Кстати, от твоих сигарет тоже несет контрабандой? — Жулио протянул ему пачку. — Я возьму несколько штук, если не возражаешь. Гм! Они и впрямь пахнут порохом, пахнут границей. Ладно, оставлю тебя одного, порадуйся и погордись, что ты был со мной таким щедрым.

Жулио решил хоть что-то сказать, чтобы скрыть свое разочарование.

— Приходи скорей на собрание.

— Там понадобятся мои кулаки вместо аргументов?

— Как знать.

Жулио снова подсел к Абилио. Он понимал, что юноша чувствует себя отщепенцем, и эта мысль окончательно испортила ему настроение.

— Прости, мне необходимо было поговорить наедине с Зе. Марией.

Этого извинения оказалось достаточно, чтобы у Абилио стало легко на душе. И взволнованно, с влажными от благодарности глазами он сказал:

— Я завидую, что вы были моряком.

— Ты все еще размышляешь о нашем разговоре?..

— Мне хотелось бы повидать новые земли, новые страны…

— А как же университет?..

— Да, я обязательно должен окончить курс. И своего добьюсь.

Всю свою горячность, весь пыл души Абилио вложил в эти слова, выражающие его заветное желание достичь свободы, освободиться от чужой зависимости и от собственных слабостей, от враждебности, подстерегавшей его на каждом шагу. Университет, как и странствия по свету, означал для него одновременно и бегство от жизни, и реванш.

«Ребенок!» — подумал Жулио, угадывая, что скрывалось за мечтательным выражением его лица.

— Университет! Признаться откровенно, мне порой кажется, что задача учебных заведений в том только и состоит, чтобы выдать диплом. Вручат свидетельство об окончании курса, официально удостоверяющее наше невежество, — вот миссия и выполнена. А мы, Абилио?

Выйдем ли мы отсюда более закаленными, более полезными для общества, более образованными? И вольет ли кого-нибудь этот вопрос? Нет. Главная задача теперь — поощрять доступ в Коимбру выходцам из низов, очистить студенчество от комедиантов, с пеной у рта защищающих неприкосновенность своей касты, своих привилегий. Кто приезжает сюда учиться? — И Жулио, обрадованный восторженным изумлением, все сильней проступающим на лице Абилио, что вознаграждало его за язвительную колкость Зе Марии, незаметно для себя стал воодушевляться, вкладывая в свои слова пылкость прирожденного оратора: — Ты обратил внимание, кто приезжает сюда учиться? Наиболее достойные? Только случайно. Приезжают сыновья бакалавров, аристократов, буржуазии. И они получат здесь диплом, предоставляющий им новые права, новые преимущества и возможности узурпировать чужие блага.

Абилио даже рот приоткрыл от удивления. До него пока еще смутно доходил смысл речей Жулио, но в них ощущался яростный порыв, стремление разрешить наболевшие проблемы. Ему хотелось подстрекнуть Жулио: «Продолжайте, продолжайте же», словно он испытывал на себе воздействие колдовской силы, даже не пытаясь ей противостоять. Тем временем студент, отойдя от бильярда, уселся за соседний столик и затянул песню:

Абилио с ненавистью посмотрел на него, словно студент совершал кощунство. Он боялся, что соседство непрошеного гостя помешает Жулио говорить с прежним энтузиазмом.

— Я тоже успел разочароваться в университете, — заговорил он, чтобы не дать Жулио перейти к другому предмету. — Мне даже трудно определить, чего именно я от него ожидал, но несомненно одно — чего-то совсем иного, непохожего на то, с чем я здесь столкнулся. Университет требует от нас только платы за обучение и покладистости примерных учеников: не задавайте вопросов, не тревожьтесь о будущем.

— Но, дружище, то же самое нужно от нас и стране, — заметил Жулио, с неприязнью косясь на соседа-певца. — Ты подумай, что бы произошло, если бы бакалавры до такой степени обнаглели, что осмелились задавать вопросы о том, с чем они встретились или могут встретиться в практической жизни? Боже упаси, ведь это вызовет волнения, беспорядки. Новоиспеченному докторишке предстоит сыграть важную роль, в сохранении вековых привилегий. Надо, чтобы он по-прежнему оставался покорным и вполне удовлетворенным своим невежеством. Ты заметил, какая незыблемая иерархия царит в наших университетских центрах? У нас в Коимбре ты или доктор, пусть даже ты трижды осел и невежда, не умеющий связать двух слов, а уж тем более правильно выразить свои мысли, или ничтожество. Ведь если ты, заглянув в кафе, услышишь, что кто-то, получивший всего-навсего начальное образование или проучившийся два-три года в лицее, говорит дельные вещи и язык у него к тому же хорошо подвешен, у тебя же глаза на лоб полезут от изумления. Хочешь не хочешь, но ты будешь поражен. Тебе покажется невероятным, что человек может складно говорить, не имея диплома в кармане. А мы еще возмущаемся провинциальной аристократией, крупными латифундистами, которые разделяют мир на господ и на рабочую скотинку, словно о людях можно судить в зависимости от того, какое поместье досталось им в наследство. Здесь, в Коимбре, происходит то же самое. Наша позиция все та же — исконно португальская.

Жулио, нахмурившись, замолчал. Но Абилио хотелось, чтобы он продолжал, ему хотелось продлить этот разговор.

— Вы уже много путешествовали? — спросил он, ища нового предлога для восхищения.

— Это все в прошлом. О путешествиях я уже забыл. Теперь я студент, как другие… Мой отец решил, что не худо бы облагородить свои деньги моим дипломом врача. Я выполняю сыновний долг…