Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

— С Ароном. Бегали наперегонки.

— Придется мне вызвать его на дуэль!

— Кого?

— Твоего Арончика!

Берман делает угрожающее лицо. Сразу видно, что Арону не поздоровится, когда против него выйдет столь ужасный противник. Тамарочка благословляет своего защитника на бой:

— Угости его тумаками, дядя Берман!

Девушек из Вельбовки все нет и нет, и Вениамин выходит к ним навстречу. Соломон присоединяется к нему. Снаружи — темные крылья молчаливого вечера. Соломон обнимает друга за плечи; они идут рядом, напевая тихую песню. Уже выйдя на ведущую к Вельбовке дорогу, ребята натыкаются на Лиду и Клаву. Лида одета довольно скромно: черная юбка, голубой цветок на прозрачной блузке и очень идущая ей соломенная шляпка. Зато как выглядит идущая рядом с ней подруга Клава! Черный шелк и батист, туфли на шпильках, губы ярко накрашены, глаза сверкают, в глубоком вырезе видна загорелая шея, дразнит и манит смеющийся рот.

— Боброва, — говорит она низким грудным голосом и протягивает Соломону для рукопожатия кисть в тонкой перчатке.

Лида тоже, знакомясь, называет не имя, а фамилию, и компания сворачивает в переулок, в объятия мягкого вечера. Проходит минута-другая, и вот уже Соломон идет под ручку с обеими девушками — одна слева, другая справа. Слышны болтовня, смех и легкомысленные шутки. Нет, не такой Соломон человек, чтобы смущаться, когда на его пути встречаются девушки — хоть две, хоть двенадцать. Слава Богу, уж кто-кто, а он с представительницами прекрасного пола всегда поладит.

Вениамин шагает рядом с Лидой; он так и не взял ее под руку — робки влюбленные сердца! Это, конечно, не означает, что он, склонив голову, пресмыкается в пыли. Можно и от Вениамина услышать шутку или острое словцо, которое он то и дело вставляет в веселую беседу.

Вдруг слышится шум приближающегося стада; воздух наполняется блеянием, мычанием, щелканьем кнута, топотом ног и облаками пыли. Пыли много — она окутывает животных и поднимается до самого неба. Время от времени от стада отделяется одна из коров и сворачивает к дому. Она останавливается перед запертыми воротами, задумчиво смотрит на них и наконец исторгает из глубин коровьего тела громкое «му-у-у!», печальное и протяжное, слышное далеко-далеко. Босоногая девчонка распахивает ворота, и животное заходит во двор. Девочка любовно поглаживает ее по спине и ласково бормочет: «Ну, Манька…»

Корова вернулась домой для дойки и ночного отдыха — добро пожаловать, милая! Как хорош вечер! Как приятен его теплый ветерок, порхающий по городским улицам, неся на своих крыльях запах молока и цветов.

А стадо продолжает свой путь в суматохе мычания, криков, трубных звуков рожка, в столбах пыли, свисте и щелчках пастушьего кнута.

— Бежим! — кричит Соломон, и компания со всех ног мчится в ближайший тихий переулок искать спасения от пыли. Там они, невольные жертвы местного животноводства, пережидают, пока пройдет стадо, и разглядывают последствия встречи с коровами. Теперь нарядная одежда ребят покрыта пылью; особенно расстраивается Клава, глядя на свои выходные туфли.

Из окна слышен звук патефона — это танго «Идет дождь».

— Я целую вечность не танцевала! — говорит Клава; в ее глазах — грусть и ожидание.

Но разве Клава Боброва способна долго грустить? Вот уже снова смеются ее светлые глаза. В большой комнате стоят накрытые столы, готовые к празднеству. Уже собрались несколько стариков — Берл Левитин с женой, габай Гинцбург. Вокруг столов суетятся бабушка Песя и Сара Самуиловна, расставляют тарелки и бутылки, столовые приборы и рюмки. Компания идет в комнату Вениамина; рукопожатия, короткий обмен приветствиями… Голда Гинцбург вдруг заливается краской до самых ушей, но Берман мгновенно приходит к ней на помощь. Он сгоняет с колен маленькую Тамару и отвлекает на себя внимание гостей — весь воплощенная вежливость и учтивость.

И снова слышен хрипловатый голос патефона. На этот раз в танце участвуют три пары: прежде всего, Соломон с Клавой, за ними — Голда и Берман и, наконец, Вениамин с Лидой. Холодная ладошка Лиды лежит в пальцах юноши, ее вторая рука опирается на его плечо. Впервые он обнимает эту девушку. Да здравствует танец! Да здравствуют люди во всем мире, причастные к сочинению танцевальной музыки — все, напевающие себе под нос новые мелодии, а потом записывающие их на нотную бумагу! Легки шаги Лиды, она словно плывет, не касаясь пола, тонкий запах духов в ее волосах. Нет, Вениамин не осмеливается прижать ее к себе даже самую малость крепче обычного. Далека от него девушка, как небесная радуга. Звуки танца наполняют комнату — звуки скрипки и ударных, фортепиано и саксофона.

На этот раз патефоном занимается молодая хозяйка дома, Рахиль Фейгина. Вот она снова ставит танго «Идет дождь». Долгая музыкальная каденция — как глубокий вздох, как стон тоскующего кларнета. К кларнету присоединяется проникновенный мужской голос: он поет о дожде и о девушке с грустными глазами. И снова Соломон и Клава — во главе танцующих. Похоже, что-то происходит между ними — ведь так белы и красивы зубы Соломона, зубы великолепного хищного зверя, так высок он, так темны его большие глаза! А Клава — молодая и влекущая, одетая в шелк и батист, в роскошных туфлях на каблуках — неужели ей до скончания дней предписано быть лишь домохозяйкой, лозой плодоносной и добропорядочной женой?

Они танцуют медленно, едва переступая, поворачивают то вправо, то влево, делают шаг вперед и отступают назад на маленьком пространстве пола, а ноги их следуют извечной мелодии женщины и мужчины. С лица Соломона исчезло обычное выражение спокойного равнодушия. Его партнерша тоже всем своим существом отдается любимому танцу, на лице ее застыла легкая улыбка, блестят зубы, розовеют десны. Целую вечность она так не танцевала — со времен девической юности, когда в ленинградском доме отца-доцента собирались друзья, или в фойе кинотеатра перед звонком, под гром джаза в толпе танцующей молодежи. А вы как думали? Что, не было у нее достаточно друзей — всяких, хороших и не слишком — до того, как Бобров накрепко прилип к ней и не отставал, пока она не уступила его ухаживаниям? А сейчас… сейчас она мужняя жена, Клавдия Николаевна Боброва, с сыном Сереженькой на руках, маленьким милым болтуном… — закована в цепи неразрывные.

Проникновенный мужской баритон поет о дожде и о печальной девушке. Вениамин и Лида тоже танцуют, но как далека она от него! Из окна льются в комнату сумерки. Никто не зажигает света — пусть приходит темнота, пусть расползаются по полу затаившиеся в углах тени, пусть звезды подглядывают в щели, роясь в небе золотыми родинками, пусть навострятся уши и наполнятся любопытством глаза.