Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

— Ой, Фирочка! — Соломон подходит к жене и целует ее на глазах у всех.

Фирочка не возражает. Бело-голубым светом сияют ее глаза. Она высвобождается из рук мужа и продолжает мести пол. Метет пол и поет свою простую и сердечную песенку:

Шоул Левин сидит в сторонке, с головой уйдя в книгу. Но вы ошибетесь, если решите, что он позволяет себе отвлекаться на беллетристику. Нет, Шоул привез с собой в Гадяч научную книгу по теме нагрева стали и теперь изучает ее с неослабевающим вниманием. Странный еврей! Сейчас его интересует пружинная сталь, и он готов посвятить этой теме даже дни своего отпуска. Старый Шотланд хотел бы уехать уже на следующее утро. Просто поразительно, насколько ему не сидится на одном месте! Словно бес вселяется в него, и Шотланд начинает говорить странные вещи.

— Рейце, — говорит он жене, — не кажется ли тебе, что пора возвращаться домой?

Раиса Исааковна слышит и кривит рот. «Домой» — это в полуподвал Филипповского переулка? Велика радость! В самом деле, как пережить разлуку с этим золотым дворцом, если ты, Господи спаси, вырвался оттуда на несколько деньков! Ну, скажите: чем плохо, если дети отдохнут в Гадяче еще некоторое время? Может, вы полагаете, что, вернувшись домой, он успокоится? Как бы не так! Наверняка тут же укатит в какую-нибудь командировку за Полярный круг!

Все это подразумевается Раисой Исааковной в тот момент, когда она кривит рот. При этом она еще подпевает дочери, и ее польско-еврейский язык гуляет вверх и вниз в такт мелодии. Да, не повезло этой золотоволосой женщине, болтушке и домоседке, выйти замуж за такого цыгана, любителя странствий и дорожной тряски.

Шотланд безнадежно машет рукой и выходит из дома. Что может понять женщина в мужском образе жизни? Вениамин выводит велосипед, чтобы ехать в Вельбовку. Задняя шина немного спустила, и парень берется за ручной насос. Чудесное утро бурлит во дворе. Наверху висят белые облака, зелень шуршит вокруг — все, все залито золотом солнца. Благословенна жизнь, благословен этот тихий городок, его небеса и рощи, его солнце и звезды!

Вениамин едет в Вельбовку. С прошлого года нет улучшения в состоянии легких профессора: продолжаются и хрипы, и кашель. Более того, теперь болезнь распространилась на второе легкое, по вечерам у профессора поднимается температура, лицо его за этот год исхудало и состарилось. Но распорядок дня остается прежним. Зарубите себе на носу: только тот, кто придерживается постоянного режима, может добиться максимальной производительности! Порядок и точное расписание — вот основа основ. В этом вопросе нам, русским, есть еще чему поучиться у деловых людей Америки…

Не раз и не два слышал Вениамин эти слова из уст Степана Борисовича. Есть люди, которые видят в порядке чудо из чудес. Владыка мира! Нужна ли этому человеку столь напряженная работа? Разве не болен он смертельной болезнью, этот педантичный профессор? И куда он марширует с выверенным секундомером в руке — не к смерти ли?

Ежедневно, пять часов без перерыва, просиживает Вениамин в комнате Степана Борисовича. Тишина в доме и в лесу, лишь изредка проникает в открытое окно шелест сосновых крон или птичий голос. В кухне работает домработница Вера — чистит, скребет, варит, жарит. Дразнящие запахи доносятся из ее лаборатории. Между двумя соснами подвешен плетеный гамак; в нем, держа в руках французскую книгу, возлежит Клара Ильинична. Шея ее обмотана платком — слава Богу, состояние больной не ухудшилось за год. Теперь Клара Ильинична во всем полагается на доктора Кириллова, гомеопата, с которым познакомилась почти случайно. До этого она считала гомеопатов обманщиками и шарлатанами. И вот вдруг уверовала в этого Кириллова! Он прописал капли на спирту и крошечные таблеточки, и, представьте, всего лишь за один месяц ей существенно полегчало! Главное — вера, психология…

Так говорит Клара Ильинична, и голос ее — как ветер, перебирающий струны органа, теплый и ласковый женский голос, трогающий до глубины души. Но затем слышится голос Степана Борисовича — он смеется над психологией и слепой верой в чудеса. Как инженер, занимающийся механизмами и машинами, он точно знает, что вся эта психология — полная ерунда и томление духа. Между нами, он никогда не верил, что за этими мистическими ширмами есть что-то, кроме пережитков Средневековья. Нет-нет, Степан Борисович — сугубо практический человек, от фундамента до стропил.

Как-то поблекла, потускнела жизнь в семье Эйдельман — возможно, из-за отсутствия Лиды. Так уж получилось: в этом году не приехала Лида в Вельбовку, и Степан Борисович не скрывает причин ее отсутствия. Дело в том, что Иван Дмитриевич Бобров, тот самый, который столь зверски избил в прошлом году того глупого студента, отдыхает сейчас в Сестрорецке на берегу Финского залива, и Лида с ним.

Какое разочарование! Какой скандал и душевная травма! Бегство Лиды и стало, наверное, главной причиной ухудшения здоровья Степана Борисовича. Ведь в семье Эйдельман на нее только что не молились, а отец — в особенности. Да и воспитывалась девушка не так плохо. Степан Борисович старался оградить ее от грязи и подлостей жизни. И вот результат! Глаза бы не смотрели! Чистая деликатная девушка, обладательница тонкой музыкальной души, сбежала с каким-то Бобровым, грубым мужиком, да еще и отцом семейства! А они, родители, остались одни — старые, несчастные и больные.

И Степан Борисович разражается сильнейшим кашлем, морщится, багровеет, перегибается пополам и еще больше становится похож на старого больного еврея. В последнее время он все больше и больше открывает Вениамину свою душу, так что парень уже ощущает себя почти своим в доме профессора — настолько, что частенько остается здесь на обед. Втроем сидят они на веранде, и Вера подает на стол сладковатый борщ и вкусное душистое жаркое. И Степан Борисович говорит. Он говорит о камнях, о деревьях, о болезнях, о врачах, о средствах гигиены и особенно — о точном распорядке, в котором так остро нуждается всякий практический человек в каждую минуту своей жизни.

— Ах, помолчал бы ты хоть немного, Сема! — вздыхает Клара Ильинична. — Ведь вредны тебе эти разговоры…

Степан Борисович ненадолго замолкает. И в самом деле, ну зачем тут говорить человеку? Пусть лучше говорит лес, пусть прольют свои слова небеса, пусть шелестит шепот солнечных лучей, проникающих сквозь древесные кроны, пусть слышится из огорода безыскусная песенка хозяйской дочери Глаши:

Да, опустела жизнь Степана Борисовича, вот и приходится ему теперь топить свое несчастье в безудержном многословии. Но где найти сочувственного слушателя? Ведь Клара Ильинична не только отказывается слушать, но и пытается всячески заткнуть ему рот!