Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

И профессор делает Вениамину предложение. Неужели нравится парню ежедневно трястись на велосипеде из Гадяча в Вельбовку и обратно? Что такого нашел он в пыльном городе, что могло бы сравниться с этим здоровым душистым воздухом, со спокойствием большого леса? На даче есть маленькая комнатка, где в прошлом году жила Лида — сейчас там спит домработница Вера, которую вполне можно вернуть на кухню…

А потому Степан Борисович предлагает Вениамину переехать до конца лета в Вельбовку, в упомянутую комнатенку. Питание Эйдельманы берут на себя, а зарплата при этом останется прежней. Из огорода снова доносится тихое пение Глаши.

— Хорошо, я подумаю, — смущенно отвечает Вениамин и садится на велосипед.

Он едет по лесной дороге, пыль и тишина стелятся под колеса. Затем Вениамин сворачивает на небольшую тропинку, углубляется в чащу и, наконец, выезжает на укромную полянку, заросшую травой и кустами. Там он ставит велосипед в тени одного из деревьев и садится на траву. Радостью и светом сияют молчаливые цветы.

Раздумья над щедрым предложением Степана Борисовича занимают Вениамина совсем недолго: он решает отказаться от переезда в Вельбовку и остаться в Садовом переулке. Чуждой и скучной была бы его жизнь в семье профессора. Кутерьма переполненного фейгинского дома куда ближе сердцу Вениамина, чем педантичный профессорский распорядок. В Садовом переулке он свободен делать все, что душе угодно, а у Степана Борисовича придется во всем подчиняться расписанию. Боже милостивый! Неужели нельзя человеку хотя бы раз в году сбросить с себя все эти правила и ограничения, которыми жизнь нагружает его с утра до вечера?

Мир Фейгиных — его мир, дом в Садовом переулке — его дом. Да, друг Соломон занят теперь с Фирочкой, но и у Вениамина много своих приятелей. Сильно сдружился он с несколькими маленькими проказницами на берегу реки, с Тамарочкой и ее подружками; дороги Вениамину и беседы со стариками, которые заходят к Фейгину поговорить и выпить по стаканчику.

Нет, не переедет он в Вельбовку, к порядку, чистоте и скуке. Вениамин садится в седло и выезжает из леса. Четвертый час пополудни. Навстречу едут телеги. Лошади, завидев велосипед, настораживают уши, а те из них, что потрусливей, так и вовсе шарахаются в сторону, и тогда слышно, как кричит возница, натягивая вожжи.

Время идет, а речные берега не стареют. Солнце и тени льются на них, как прежде, как всегда. В летние дни бурлит тут веселая толпа. Дети и взрослые, белокожие дачницы, смешение тел, обнажающихся под солнечными лучами. Люди лежат, загорают, полными горстями черпают свет, тепло и покой лета. Малыши копаются в песке, делают куличики, халы, пекут и плетут песчаные пироги. Другие роют ямы и туннели, строят из песка целые миры — строят часами, чтобы затем разрушить одним ударом. Шестой час вечера. Солнце уже начало клониться к закату, но еще не видно суетливых комаров, воздух горяч и золотист, и люди не уходят с берега.

Видите того парня в одних плавках, который лежит в сторонке, читая книгу? Это Вениамин. Каждый день, вернувшись из Вельбовки, он проводит несколько часов у реки. Как и в прошлом году, он не одинок на берегу: рядом его верные подружки Тамара Фейгина и Сарка Гинцбург, а также Ким — подросток лет тринадцати, приехавший сюда из Харькова.

Ох, глаза бы наши не смотрели! Достойный двадцатипятилетний парень, студент-старшекурсник, давно уже бреющий подбородок, — чем он, по-вашему, занят? Вместо того чтобы, как и положено, ухаживать за женщинами и девицами, этот парень превратил себя в вождя и инструктора группы подростков, детей дома Учителя!

Что и говорить, тем летом не получилось у Вениамина с женщинами, хотя и познакомился он на берегу с несколькими дачницами. Сначала это была Галина Львовна, неумолкающая болтушка. Из своего не слишком богатого опыта Вениамин точно знал, что следует остерегаться общения со столь болтливыми и упрямыми особами. У Галины Львовны, типичной дачницы, был муж, который трудился в большом городе, обеспечивая семью. В Гадяч она приехала с восьмилетней дочкой. Приятная и легкая в общении, Галина Львовна собрала на своем лице и руках все веснушки, какие только сотворил Создатель для этого мира. Вениамин проявлял в подобных вопросах деликатность, поскольку и его собственная внешность являла собой странную смесь темных волос и, не о вас будь сказано, рыжеватой бороды. Не обошелся и его нос без веснушек.

Неосмотрительно обратив свое ухо в сторону Галины Львовны, которая тут же влила туда сорок сороков своей болтовни, Вениамин затем познакомился с Рахилью Борисовной и Натальей Викторовной. Все три женщины, включая Наталью Викторовну, были его сестрами по народу Израиля, все имели детей и трудящегося в городе мужа. Все три ежедневно приходили с детьми на берег, раздевались на треть или наполовину — в зависимости от солнца — и ложились на песок загорать. Время от времени присоединялся к ним и Вениамин.

Рахиль Борисовна выглядела самой симпатичной из всех. У нее был легкий пушок на верхней губе и белозубая улыбка. Любой мужчина со вкусом был бы рад стать жвачкой для этих крепких хищных зубов. Но глаза Рахили Борисовны казались совершенно иными, грустными и ласковыми, — и это противоречивое сочетание будило любопытство и манило к себе.

Кипела жизнь на берегу реки Псёл. Взрослые и дети самозабвенно предавались солнцу, небу, воде, травяным лужайкам, голубой полоске леса на горизонте. Как-то само собой вышло, что Вениамин превратился в любимца наиболее легкомысленных детей на берегу. Веселая команда ребятишек объявила его своим вождем и потребовала обучать их искусству плавания. Тамарочка и Сарка, которые еще в прошлом году научились азам кроля, теперь хотели усовершенствовать свое умение.

Ким был в этой компании единственным, кто не умел плавать вообще. Смех, да и только! Мальчику уже тринадцать, а плавает он хуже топора! Ким родился в Харькове и был евреем наполовину. Его отец, Шимон Вортман, работал на кооперативном заводике по производству мыла и сапожной ваксы. Мама была русской; ее сестра, Агриппина Андреевна Соловейко, жила в Гадяче, работала в городской библиотеке, и летом Ким приезжал к ней. Внешне он выглядел совершенно русским паренькам, высоким и красивым — лишь глаза выдавали в нем еврейскую кровь: горячие, темные, слегка навыкате, с выражением затаенной грусти.

Понятно, что Ким как городской мальчик был полон важности и чувства собственного достоинства, а поскольку еще и принадлежал к мужскому роду, то и вовсе относился к своим провинциальным подружкам со смесью презрения и снисходительности. Еще бы: они ведь отродясь не видывали трамвая, не посещали достойного театра! Ходят тут босиком, как какие-то деревенские девчонки!