Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Но с чего это вдруг стал он размышлять о мировом порядке? Куда подевались его веселость, его неизменный оптимизм и жизненная сила? Бася ходит по комнатам и вздыхает. Она тоже не очень молода: семьдесят с лишним. Не такое это простое дело — быть женой Мордехая, а ведь Бася уже полвека тянет нелегкую эту колесницу. Тянет, во всем слушается мужа.

— Бася! — зовет Мордехай слабым голосом.

Жена подходит.

— Бася, — говорит он. — Когда уйду я отсюда, не жалей ни о чем и не падай духом. Прости меня за то, что иногда повышал на тебя голос. Что поделаешь: любовь всегда тиха, зато ссора любит кричать… Басечка…

Медленно выговаривает слова Мордехай. Бася кивает, пытаясь припомнить: а слышала ли она когда-нибудь от мужа хоть полсловечка о любви? Слезы ползут по ее морщинистому лицу.

— Басечка! — продолжает старик. — Все эти годы была ты мне верной женой. О чем же теперь плакать? Человек стареет и слабеет, наступает время уходить в лучший мир. Карпенко всего лишь немного приблизил мой час…

Бася берет со стола кружку сладкого киселя и подает мужу — она хорошо знает, как любит Мордехай этот кисель.

— Глотни хоть немножко, Мордехай!

Голос ее мягок, полон тепла и любви. Но муж отрицательно мотает головой, отводит ее руку. Ему важно успеть, важно договорить.

— Бася! Когда я уйду, ты должна похоронить меня, как это заведено в народе Израиля. Сходи к Спиридонычу и скажи ему так: «Сергей Спиридонович! Мой муж Мордехай умер и перед смертью просил, чтобы ты отвез его на еврейское кладбище, чтобы схоронить по еврейскому обычаю»…

Так говорит Мордехай перед тем, как умолкнуть навсегда. Спиридоныч — второй возчик в Гадяче, вечный соперник и конкурент Мордехая. Бася плачет у постели мужа. Он перестает дышать еще через час-другой. Кончилась жизнь возчика Мордехая, никогда больше не услышим мы его неторопливый рассказ, не увидим, как сидит он на козлах телеги, влекомой задумчивым мерином Павликом по дороге из Гадяча в Вельбовку. Бася запирает дом и отправляется к Спиридонычу. Она всегда и во всем привыкла слушаться мужа, даже покойного.

Два гадячских возчика, Мордехай и Спиридоныч, никогда не враждовали, хотя и соперничали. Но не таков Спиридоныч, чтобы бросить попавшего в беду коллегу. И вот катится по улицам Гадяча телега, а на ней тело нашего приятеля Мордехая, обернутое, как положено по закону, и укрытое черным покрывалом. Лишь двое идут за телегой: Бася и служка Беломордик. В руках у служки мятая коробка для пожертвований.

Осенний день в Гадяче. На улице играют дети, играют и бьют в ладоши. Десятилетняя девочка бросает в стену резиновый мяч и прыгает через него.

— Пожертвование спасает от смерти! — тихо бормочет служка, как оно заведено на похоронах.

Бася, сгорбившись, плетется за телегой. Она пока еще жива, пока еще дышит, а значит, и сердце ее болит, и слезы льются.

— Стой!

Полицейский — один из тех, кто избивали Мордехая, подходит к телеге и приподнимает покрывало. Затем он приказывает возчику свернуть на боковую улицу и погрузить на телегу еще одно тело, которое валяется там на дороге. Это безымянный еврей из беженцев, которые в последнее время прибывают в город из окрестных деревень.

Вот и кладбище. Из штибла выходят несколько евреев, среди них габай Гинцбург. Они берут лопаты и принимаются за рытье могил. Возчик Спиридоныч уезжает. Пусть евреи сами хоронят своих мертвецов. Земля нынче жадная до еврейских тел — разверзла пасть и знай себе требует: «Еще! Еще!»

Тела опускают в могилы, закапывают. Два свежих холмика высятся над кладбищенской землей. Под одним из них — бывший возчик Мордехай, под другим — неизвестный еврей, как видно, из деревенских. Прочитан кадиш, «Эль мале рахамим». Вот и все.

Арон Гинцбург переехал жить в штибл. Но он такой не один: в последнее время приходит сюда все больше хасидов, просить милости и защиты. Уж если прятаться, то лучше делать это в святом месте. В Судный день, который в этом году пришелся на первое октября, состоялась общая молитва. Каким-то образом удалось Арону Гинцбургу собрать миньян. Пришел и реб Шломо Шапиро — без него вряд ли удалось бы собрать в одном месте и в такое страшное время десяток евреев. Как всегда, у Шапиро одно на уме: утешить людей рассказами о Святой земле. Да, изгнаны мы с нашей земли, далеки от нее дальше некуда. Но есть, есть там наши братья, новый свободный народ, живущий, в том числе, и нашими бедами! Если суждено прийти избавлению, то оттуда, из земли Сиона и Ерушалаима! Живут там евреи каждый под своей лозой, работают на земле и в промышленности, занимаются Торой и наукой, радуются жизни. И он, Шломо Шапиро, видел это собственными глазами. Жив народ Израиля!

Слыхали? Жив народ Израиля! И одновременно с распространением этих утешительных небылиц старается Шапиро сделать все, что возможно, ради спасения людей. В доме, где до оккупации собирался миньян, организована столовая для беженцев, стариков и неимущих. И кто, вы думаете, работает там постоянно? Песя Фейгина и Бейла Беломордик, жена служки. Продукты Шапиро покупает за наличные у Хаи-Сары Берман. Лейбка и Шимон Гинцбурги, а также наша Тамара помогают доставить их из дома Берманов на кухню миньяна. Еда простая и сытная. Тем, кто сам не может добраться до столовой, приносят обед домой. И всем этим заправляет он, Шапиро: находит деньги, делает закупки, составляет списки…

Жив народ Израиля… Вот только все больше и больше свежих холмиков на еврейском кладбище Гадяча. Есть и молодежь, готовая отдать жизнь борьбе против врага. В лесу наши старые знакомые Соломон и Вениамин строят себе землянку, Глаша помогает.

Работа эта непростая. Сначала нужно заготовить стройматериалы: бревна для каркаса будущего земляного помещения. Бревна надо отмерить, напилить, снять с них кору. Затем столбы вкапываются в землю, на них укладываются доски и ветки, и все это засыпается сверху лесной почвой.

Парни стараются, как могут, Глаша тоже не отстает. Люди строят себе лесное убежище, первую партизанскую землянку в глубине чащи. Две пары глаз не знают устали, мечутся, не находят себе места — то встретятся на мгновение, то снова разбегутся в разные стороны. Глаше кажется, что мир вернулся на землю. Странное дело! Прошло всего несколько дней с момента возвращения Вениамина, но она уже видит перед собой лишь его, лишь он один и существует для нее, один в целом свете. Она постоянно думает об этом парне, о его белозубой улыбке, о его слегка покатых плечах, о его серых глазах, поглядывающих на нее со смесью грусти и радости. Эти глаза и просят, и требуют, и притягивают к себе. Они зовут, и Глаша не хочет противиться этому зову; в сердце ее поет древняя песня, поет и рвется наружу, неслышная песня без слов.