Сахиб Джамал - Черные розы

«Вот наступит радостный день, и в глаза Амали брызнет свет. Они уйдут в горы, где прошли его детство и юность. Там они не будут знать ни горя, ни унижений, не будут нуждаться и в мулле Башире… Взглянув на небо, где мерцали звезды, Надир выбрал среди них самую яркую и прошептал: «Вот она, моя Амаль, моя надежда!»

Вокруг дремали высокие чинары и тополя, временами недалеко от него детским плачем давали о себе знать шакалы. Надир привык к ночным звукам и вскоре уснул крепким сном. А что готовило ему утро, его не пугало. Он был готов встретиться лицом к лицу со всеми невзгодами судьбы!

Надир проснулся, как всегда, рано, еще до зари. Он поднялся, стряхнул с себя пыль, подошел к арыку, где, шумно и весело журча, бежала холодная горная вода. С крыши мечети раздался надрывный голос муэдзина, призывающего правоверных к молитве. Перед его глазами всплыло злое лицо муллы Башира, в ушах раздался его яростный крик. И ему до слез стало обидно за себя. «Был бы жив отец, он проучил бы этого лицемера», — подумал Надир. И тут же вспомнил, как отец в ответ на жалобы матери говорил: «Милая, в беде человек должен быть мужественным. Никогда не поддавайся невзгодам судьбы, иначе они сгонят тебя в могилу».

Да, нелегко приходится и матери! С зари до поздней ночи трудится она в доме хана. И никогда никому не жалуется на свою тяжелую долю. Наоборот, помня слова мужа, часто ободряла Надира: «Сынок, не унывай перед неудачами. Смело иди беде навстречу, только этим и одолеешь ее!»

— Бедная моя мама, что бы я делал на свете без тебя?! — проговорил он вслух.

Он умылся, снял с пояса большой пестрый платок, вытер лицо и поспешил на поиски работы.

Чем ближе подходил Надир к центру Лагмана — мечети, тем сильней возрастало его недоумение. Односельчане, встречая его, вместо приветствия почему-то отворачивались. А какой-то парнишка крикнул:

— Глядите, глядите!.. Вон идет одержимый Надир, сын Биби.

Надира затрясло от обиды. «Это сделал мулла Башир, — мелькнуло у него в голове. Он растерянно остановился посредине улицы: — Что делать? Куда идти?»

В беде люди всегда ищут друг друга. Но можно ли найти сердце, которое заменило бы сердце матери? Мать всегда поймет горе, постигшее ее дитя, и ценою собственной жизни заслонит его от напастей. И Надир поспешил в особняк Азиз-хана повидать мать, поведать ей свое новое горе.

Биби уже знала обо всем. Саид рассказал ей, что мулла прогнал ее сына из дома аллаха, объявил его «одержимым», с которым не только грешно, но и опасно общаться. После молитвы духовный отец лагманцев торжественно обратился к аллаху и сказал:

— Аллах, не прогоняй этого юного кочевника от ворот небесного дворца своего, будь милостив к бедной и несчастной его матери, верни ему разум!

Увидев запыхавшегося сына у ворот хозяйственного двора, Биби бросилась ему навстречу.

— Я все знаю! — без слез и крика остановила она его. — Можешь ничего не рассказывать.

— Мама!.. — только и смог вымолвить Надир, которого словно обдали ледяной водой.

— Сын мой, мы с твоим отцом вырастили тебя… — продолжала Биби с самообладанием отчаяния. — Дали тебе все, что было в наших силах. Недаром многие говорят теперь не без зависти: «Сын Биби не из костей и мяса, а из металла!» Почему же ты трусишь? Испугался глупых проповедей Башира или подлых и злых людей? Разве ты забыл, что на твоей ответственности теперь Амаль?..

Надир встрепенулся.

— Чего же мы стоим?.. — заволновался он. — Идем скорее к ней.

Амаль сидела на корточках у порога своей лачуги, как будто пристально всматриваясь в даль. Заслышав шаги, девушка тревожно поднялась с земли.

— Кто там? — Голос ее дрогнул, как натянутая струна.

— Это я, доченька, — поспешно ответила Биби.

— А Надир?

— Со мной!

Забыв о шариате, пересудах и злых языках, Амаль бросилась ему навстречу. «Как ты долго не приходил, мой любимый!» — хотелось сказать ей, но она сдержала себя, молча повернулась и, опустив голову, провела их в лачугу.

— Я поставлю чай, — проговорила она и хотела выйти, но Биби запротестовала:

— Нет, нет… Я сделаю это сама. А Надир пусть расскажет тебе…

— Ах, как жаль, что нет здесь отца! — вздохнула Амаль. — Он хотел послушать Надира. — И, улыбнувшись, добавила: — А знаете, что он сегодня сказал мне: «Амаль, ты долго стояла у дверей судьбы, как нищий у мечети, и ждала ее милости, и вот теперь она раздобрилась!»

— Слава аллаху, что светлеет его разум! Может быть, все обойдется хорошо, и он даст согласие отправить тебя в Кабул. — Сказав это, Биби вышла во двор готовить чай.

Она развела огонь, поставила чайник на очаг и, не отрывая глаз от пламени, предалась горестным размышлениям. Мысли унесли ее в ту долину за Джалалабадом, где покоился прах ее мужа Дин-Мухаммеда. Женщина слушала тихую песнь чайника, и от горьких дум, как от ядовитого дыма, из глаз ее текли слезы.

Подобно кошке, тихо, крадучись, мимо нее проскользнула Гюльшан. Она остановилась у входа в лачугу и, прильнув к стене, чтобы быть незамеченной, ловила каждое слово.

— Спасибо тебе, дорогой мой, — доносился до нее голос Амаль. — Я знаю, что любовь приносит тебе только горе и страдание. Из-за этого ты стал посмешищем у людей, лишился ночлега и хлеба. Я сегодня скажу отцу: «Или благослови нас, или пусть Азраил возьмет мою душу. Не хочу больше таиться от людей». Не знаю, что принесет мне завтрашний день… Увидят ли мои глаза свет, как тебе обещали в Кабуле… Но наперекор всем злым духам я готова перенести любую боль, только б увидеть тебя, твои глаза, улыбку, лицо!.. Пусть приедут врачи и возьмут меня в больницу. Я согласна!

Гюльшан услышала какой-то шум. Это Надир бросился к Амаль.

— Амаль! Я сделаю все для тебя!..

Петля ревности сдавила горло Гюльшан: «О аллах!.. Он обнимает ее!..» Но она пересилила себя и осталась неподвижной. Затаив дыхание и не спуская глаз с Биби, склонившейся над огнем, дочь Азиз-хана продолжала вслушиваться в разговор.

— Пойду, Надир, туда, куда поведут меня твои ясные, видящие глаза: в Кабул, в горы, долины. Все равно. Не побоюсь ни неба, ни муллы Башира! Пусть знают все — я твоя!

Последние слова она произнесла так громко, что Биби встревожилась. Она вскочила, чтобы броситься к своим детям, и вдруг замерла на месте: перед ней стояла Гюльшан. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Горящие глаза дочери хана ей сказали: «Запомни, когда-нибудь твой сын почувствует острый нож моей мести. Не жить ему на белом свете, не жить!»

— Я хотела навестить Амаль, — с виноватой улыбкой шепнули ее губы. — Но… — И, не вступая в разговор, Гюльшан стремительно бросилась со двора. «Ну нет, я не допущу тебя до врачей! — яростно бушевало у нее в груди. — Ты останешься здесь навсегда и будешь такой же несчастной и беспомощной, как и сейчас. Дальше этой лачуги ты никуда не уйдешь, и глаза твои не увидят его никогда!.. Вы еще не знаете, на что способна дочь Азиз-хана!..»