Сахиб Джамал - Черные розы

— Ты знаешь, Амаль, я получила новую книжку. Хочешь, я тебе почитаю?

Амаль собиралась в этот день стирать белье, но соблазн был настолько велик, что она заколебалась.

— Ох, маленькая ханум…

— Мы с тобой друзья… — ласково прервала ее Гюльшан. — У меня есть имя, и ты, кажется, его знаешь. Ну-ка, скажи, как меня зовут?

Девушки рассмеялись. Они ушли в сад и нашли там укромное, укрытое от глаз местечко. Гюльшан посадила напротив себя Амаль и открыла рассказ Рабиндраната Тагора «Азади» («Освобождение»).

— Ну, слушай внимательно!

— Хорошо, маленькая… Нет, нет, милая Гюльшан, читай, пожалуйста… Буду слушать, как песню Надира.

«Ах вот как! Значит, и ты пленена его пением!» — подумала Гюльшан и хотела уже начать разговор, из-за которого пришла в сад, но Амаль заторопила ее, и Гюльшан начала читать. Дойдя до песенки, которую герой рассказа Факирчанд поет своей возлюбленной, Гюльшан продекламировала ее.

Амаль слушала затаив дыхание.

— Поняла? — с лукавым кокетством спросила ее Гюльшан.

Амаль кивнула головой.

— Все?…

— Не знаю. Я поняла так: блаженство человека в свободе. Каждый человек должен найти путь к своему освобождению. — И после небольшой паузы закончила: — Знаешь, Гюль… об этом же пел и сын Биби. — Дочь хана вспыхнула, Амаль не могла увидеть ее залитых краской щек. — Я проснулась и больше уже не могла уснуть. Он пел так хорошо…

— А… ты запомнила слова его песни?

— И слова и мелодия не выходят у меня из головы.

— А ну-ка, спой…

Амаль вполголоса повторила песню Надира.

— О, как чудесно! — воскликнула Гюльшан и, порывисто обняв девушку, принялась целовать ее.

Амаль смущенно вытерла губы. Дочь садовника не понимала, почему дочь хана так нежна с ней.

— Ах, Амаль, если бы ты видела, какой он красивый, мужественный, стройный, какой он!.. Хочешь, я тебе обрисую его внешность? — И, не дождавшись согласия, начала рассказывать: — Небесные ангелы в кольца завили его длинные волосы. На правом ухе у него, словно серп луны, висит костяная серьга. Он высок и строен, как кипарис, плечи его, будто раскрытые крылья орла, глаза горят, словно звезды на небе, а губы — лепестки алой розы… — И, с секунду помолчав, она спросила: — Теперь ты видишь его?

Амаль молча и внимательно слушала ее, стараясь представить и запомнить внешность Надира.

— Ты не назвала еще одного достоинства, — сказала она. — Голос у него, как у соловья!

— Ты просто молодец, Амаль! — восхитилась Гюльшан. — За завтраком отец так и сказал: «Он не поет, а состязается с соловьем». — И, как бы испытывая Амаль, спросила. — А что ты думаешь о словах его песни? Кто, по-твоему, его Лейли?..

Поглощенная созерцанием облика Надира, Амаль ответила не сразу. Гюльшан тронула ее за руку.

— Ну, что ж ты молчишь, а?

— Кто же может быть, кроме вас, Гюль…

Дочь хана звонко засмеялась.

— Но, Амаль, он ведь ни разу не взглянул на меня!

— Возможно, вы просто не заметили. Кто знает, может быть, тигренок уже подкрался к джейрану?

— Ха, ха!.. Джейран… — весело рассмеялась Гюльшан. — Ты что, смеешься надо мной, старой совой?..

— Ах, что вы! Отец говорит, вы самая красивая девушка в Лагмане. А мужчины любят красивых…

— Нет, Амаль, ты еще многого не знаешь. У любви нет выбора, красивая или рябая, богатая или нищая. У нее свои законы…

— Может быть, ханум, может быть… — печально проговорила Амаль. — Ко мне еще не приходила любовь. Да и совестно мне, девушке, окутанной вечным мраком, думать об этом…

Наступила длинная пауза. Сквозь тьму незрячих глаз Амаль мысленным взором видела Надира, слышала его песню о нежной любви и думала: «Что это за счастье, о котором так много слагают песен? Что такое молодость, которой так дорожат люди? В чем сила любви, если она и старых и молодых сводит с ума? Неужели все это доступно только свету живых человеческих глаз?» Так остро и так больно она еще никогда не ощущала своего несчастья. Ветер играл ее волосами, щеки ее разрумянились, а на ресницах повисли слезы, но она ничего не видела и не чувствовала.

Не спуская взора с Амаль, дочь хана злилась, что ничего не может прочесть в ее глазах. Наконец она решила, что дочь садовника ей не соперница, но кто же тогда та злодейка, которая встала на ее пути? Кто?..

Амаль неожиданно встала и в невыразимом смятении обвела вокруг невидящими глазами.

— Кругом тьма! Мрак!.. — прошептала она с глубокой горечью. — Ханум, пожалуйста, пойдемте отсюда…

Гюльшан заметила, как длинные ресницы Амаль задрожали и на них повисли блестящие капли слез.

Она впервые видела ее в таком волнении.

— Пойдем, — ласково откликнулась она и взяла Амаль под руку. — Я приду к тебе… хорошо?

— Нет, нет, маленькая ханум…

— Опять?..

— Ну, а как же? Вы же госпожа!

— Ну, пусть будет так, — поспешно согласилась дочь хана. — А почему ты не хочешь, чтобы я вошла в твой дом?

Амаль ответила не сразу. Ей казалось, дочь хана не дорожит именем своего отца и своей честью.

— Что же ты молчишь?

— Дочери Азиз-хана нечего делать там, где живут их слуги.

— Глупости! Мне надо пойти к тебе, я хочу поговорить с Надиром… И ты должна мне помочь! Я подарю тебе куклу…

— У меня цела еще и та.

— Нет, я подарю тебе свою куклу, гуттаперчевую, большую-пребольшую.

— И вам не жаль с нею расстаться?

— Нет. Ради него мне ничего не жаль.

«Сколько в ней безумства!» — подумала Амаль, и ей сделалось страшно за нее.

— Гюль… вы понимаете, что говорите?

— Я-то, милая, понимаю, а вот тебе трудно меня понять, — в отчаянии заговорила Гюльшан. — Пусть будет что будет, мне все равно… Я измучилась… Я люблю его. Сама судьба послала его в наш дом…

— Да, поет он замечательно.

— Меня мало интересует его голос. Только он сам…

— Вот ведь как бывает на свете! Вы без ума от его внешности, а я покорена его голосом. Как же нам его делить? — рассмеялась вдруг Амаль.

Гюльшан вскипела и, зло взглянув на Амаль, подумала: «Ах вот как? Беспомощный котенок выпускает когти!» Но она пересилила себя и ласково сказала:

— Ладно, не будем ссориться… Ты должна помочь мне! — и, круто повернувшись, быстро направилась к дому.

Вбежав в свою комнату, Гюльшан дала волю чувствам. Заломив руки, она быстро ходила по пушистому ковру взад и вперед, а потом подошла к раскрытому окну и задумалась. Как жаль, что Надир неграмотный! Написала бы ему обжигающее душу письмо. Но кочевник не умеет читать. Впрочем, порок ли это? Таких, как он, тысячи, сотни тысяч на земле. Взгляд ее упал на дорогое покрывало из черного шелка, висевшее у дверей.

— О чадра, как ты мешаешь мне жить!.. Предать бы тебя огню незамедлительно и без сожаления!

Целый день металась Гюльшан по дому в ожидании ночи. Лихорадочная страсть и жажда романтики толкали ее на дерзость, неслыханную для афганской девушки. Она решила выйти к Надиру в сад.