Сахиб Джамал - Черные розы

Лицо Надира залилось краской стыда, он отвернулся.

— Да, дитя мое, мать самый лучший твой друг и товарищ. Нет друга лучше матери. Давай-ка поговорим сердечно и откровенно. Может быть, я помогу тебе, облегчу твои муки, твое горе. — Она робко поднесла руку к его лицу. — Прошу тебя, будь со мной откровенен, скажи, как давно полюбил ты дочь хана?

Пораженный Надир взглянул на мать. Сколько нежности и грусти было в ее голосе, сколько следов глубоких переживаний на лице! Он понял ее состояние, и ему стало больно смотреть на нее.

— Не терзай себя, мама, — тихо проговорил он.

Задыхаясь от волнения, мать перебила его:

— Нет, нет, и не думай отрицать, я все знаю и все вижу! С тобой творится что-то неладное. Чья-то жестокая рука душит тебя. Я все вижу в твоих глазах, сынок, и хочу узнать от тебя всю правду. Молчанием ты усиливаешь мои страдания!

Надир шел молча. День был великолепный, солнце обрушивало каскады своих лучей на сады, обнимая деревья жаркими объятиями. Воздух напоен запахом созревающих фруктов, цветов. Биби ничего этого не замечала. Ее тревожило только одно: судьба сына. Ведь он не знает жизни, не знает людей. Он наивен как младенец.

— Присядем, сынок, — остановилась она у высокого ветвистого орешника. — Здесь нам никто не помешает…

Она села на землю, прижала колени к груди и задумалась. Все еще смущенный, Надир сорвал веточку и сел рядом с матерью.

— Надир, сын мой, — порывисто обняв сына за плечи, начала Биби. — Когда же ты объяснишь мне свое поведение?

Надир отвернулся. Он не знал, что сказать, и ему было жаль мать. У нее теперь новое горе. Как она стала печальна, молчалива, покорна судьбе! Поймет ли она его? Он любит Амаль больше своей жизни. Поймет ли она это?

И он кусал в смущении губы, мял сорванную веточку.

— Знаешь ли ты, сынок, что такое любовь? — тихонько спросила Биби.

Надир поднял глаза на мать. Что ему делать, как быть? Он знает песни любви, но она не встречалась на его пути, и он не испытал ее. Ему известно, что девушки выходят замуж, а парни женятся. Чтобы взять в жены девушку, надо платить выкуп: верблюдами, коровами, конями, золотом, землею, шелком. А ведь он ничего не может дать за Амаль. Где ему все это взять? У него есть только сердце да душа… Но люди почему-то не ценят этого.

— Молчишь? Натворил, а теперь не знаешь, что сказать! — рассердилась Биби.

— Ничего я не натворил. И не знаю, что такое любовь. Но душа моя тянется к Амаль. Если бы мне аллах дал крылья орла, я схватил бы ее и унес на недоступные вершины! Она всюду со мной: и во сне и наяву… Не знаю, что это — любовь или что другое…

— Сынок!.. — ахнула мать. — Ты это серьезно говоришь?

— Да, мама! Для Амаль я готов день и ночь таскать камни, рубить скалы, копать канавы. Я могу от зари до темноты петь о ней.

— Тихо, тихо, сын мой… — Биби прижала ладонь к его губам. — Нас услышат.

Надир отстранил ее руку.

— Хорошо, я буду говорить тихо. Только выслушай меня спокойно. — И, понизив голос, он с жаром продолжал: — Знай, что Гюльшан для меня, как сухая трава на пути каравана. Моя роза — Амаль! Уезжая в горы, ты просила меня не петь, и я исполнил твое желание, а теперь не могу молчать, мне душно без песни. Буду петь только для моей Лейли. Ты моя мать, ты вскормила и вырастила меня. Но я люблю ее, как любил тебя мой отец! — Он схватил руку Биби и прижал ее к своим губам. — Ну, что я могу сделать с собой, прости меня, не сердись…

Растерянная Биби молчала и думала: «Разве слепая девушка может стать женой, матерью?! Аллах мой, за что ты шлешь на мою голову новые испытания? За какие грехи?»

— Разве ты не знаешь, что она не видит, как новорожденный котенок? — почти вскрикнула она в отчаянии. — Аллах мой, какая безрассудность!.. Какое безумство!..

— Она мне нужна такая, какая есть! Амаль как чудесная сказка! Я уже многое передумал и почти все разрешил. Готов для нее на любую жертву! Радость, что она рядом со мной, будет согревать мою Душу!

Устами Надира говорила еще чистая, непорочная любовь. Душа его тянулась к высокой, красивой, как песня, дружбе. Несмотря на свой дикий нрав и повышенную, как и у всех южан, чувствительность к красоте, он обожествлял Амаль. Тайны любви были ему неведомы.

— Поверь мне, мадар, — взяв руку матери, уже спокойнее продолжал Надир, — у меня и в мыслях нет ничего, что могло бы опозорить тебя. Мне все равно, что скажут люди, как будут судить их злые, колючие языки. Пусть говорят…

Растроганная мать обняла его кудрявую голову, поцеловала.

— Верю, сынок, и понимаю тебя!

Надир прижал мать к груди, и она услышала толчки его сердца. И в эту минуту ей показалось, что она самая счастливая мать на земле.

— Надир, я постараюсь помочь тебе. Любовь, как ласковое солнце, греет нас и зимой. Но никогда не играй с нею… Любовь к Амаль принесет тебе много слез и горя. Ты сам видел, до чего довела любовь Гюльшан. А я-то, грешная, подумала, что это она опутала тебя. Слава аллаху, что оказалось не так! Будь осторожен, остерегайся ее. От нее всего можно ждать. — Она провела по его кудрям рукой и добавила: — Вот мы и объяснились, как двое друзей, переговорили обо всем. Теперь мне легче… Ну, мне пора на работу. Не забывай же, родной мой, что живем мы у Саида, а работу получаем от Азиз-хана…

Расставшись с сыном, Биби шла, не замечая дороги. Страх, что Гюльшан из ревности может покуситься на жизнь Надира, давила ей грудь и окутала путь ее сплошным мраком.

«Спасибо тебе, мама, спасибо, мой верный, хороший друг!» — шептал Надир, провожая мать любящим взглядом. «Будь осторожен, остерегайся любви Гюльшан, ее любовь буйная и может сразить тебя», — звучали у него в ушах ее слова.

Встреча с Гюльшан, ее отважный поступок не прошли для Надира бесследно. Ему хотелось вот так же, круша препятствия, поставленные исламом между мужчиной и женщиной, ринуться к Амаль.

«Однако мужество ли это, любовь ли? — думал он. — Забыть девичий стыд и в полночь выйти в сад, плакать перед мужчиной, признаваться ему? Но если это не любовь, тогда что же это? Что нужно богатой девушке от бедного кочевника?»

И снова мысли его возвратились к Амаль. Он понимал, что молчанием и тоской ему не добиться счастья, надо поступить так, как Гюльшан, — остановить Амаль и раскрыть ей свою душу. «Теперь моя судьба зависит от меня самого, от моей решительности, смелости! О небо, помоги! Дай мне силы!»

Лавина молодой, горячей крови хлынула к сердцу, ему стало не по себе. Казалось, сам воздух настолько раскалился, что нечем стало дышать — мир стал для него тесен. Несколько мгновений он растерянно смотрел на батраков, возвращающихся после обеденного отдыха к полям, на деревья, которым не было до него никакого дела, на дорожку, ведущую к лачуге, где жила Амаль. И ему захотелось нарушить все приличия — побежать к ней, поцеловать ее порог и раскрыть ей свою душу. На языке уже вертелись слова признания, и, возможно, он так и поступил бы, если бы на его пути не появился конюх Дивана.